Анатолий Тихонович пишет, что ему понятно, почему Твардовский не печатал его, но причину или причины не называет. Вероятнее всего, подразумевается следующее объяснение: Александру Трифоновичу были не приемлемы формальные изыскания Гладилина, "гениального" (В.Катаев) мовиста. Это, несомненно, так, но сие всё же – не главное. Думаю, определяющими были онтологические разногласия в отношении Твардовского как к Ахмадулиной и компании, так и к Гладилину.
Представления о жизни, человеке, литературе у Гладилина были интеллигентско-западно-космополитическими, у Твардовского – советско-народными с периодическими прорывами в традиционно-русские. Например, Анатолий Тихонович в понимании социального времени не только в 60-е годы ХХ века, но в ХХI столетии даже не приближается к неожиданным для меня прозрениям Александра Трифоновича. 13 июля 1969 года после прочтения И.Дейчера Твардовский делает такую запись: "Ну что мне до этой "борьбы титанов" – этого грузина (Сталина. – Ю.П.) и этого еврея (Троцкого. – Ю.П.), полем состязания которых была русская жизнь, деревня, крестьянство – о которых они знали по книгам, суммарным понятиям, и обоим, в сущности, было ни холодно, ни жарко от живой судьбы мужика, человека, людей, родины (где она у них)" ("Знамя", 2004, № 9).
Итак, в этом суждении Твардовского всё чуждо-враждебно для мировоззрения "шестидесятников", Гладилина в частности. И то, что Александр Трифонович расставляет национальные акценты в разговоре о руководителях страны. И то, что Твардовский проверяет деятельность Сталина и Троцкого единственно правильными, традиционными критериями русской жизни, русской литературы.
В мемуарах "шестидесятников" существует чёткое подразделение на "своих" и "чужих". Если в повествовании В.Грибанова речь идёт о "своём", например Михаиле Светлове, то никаких непристойностей о нём автор воспоминаний не рассказывает. И всё же вопросы возникают. Так, с какой целью появлялась в Коктейль-холле каждый раз в два-три часа ночи жена Светлова? Чтобы довести его до дома или оторвать от стакана, а может быть, то и другое вместе? Особенно пошлой, недостойной выглядит в такой ситуации шутка "обаятельного человека", обращённая к статной жене: "Зачем мне, бедному еврею, такой дворец? Мне бы хижину".
Совсем по-другому, с явной неприязнью Б.Грибанов пишет о русском пьянице С.Наровчатове. Он и нужду справляет в рояль на глазах у всех, и неэстетично-комично ведёт себя после выхода из клиники для алкоголиков… А Б.Сарнов в своих мемуарах "Скуки не было" (М., 2004) говорит о Наровчатове и как о "партийном функционере, отъевшем свиноподобную ряшку, неотличимую от морд других таких же партийных функционеров".
