На что, скажите, русской раскрасавице
На шею надевать такой позор,
Коль от рожденья бани на чурается
Маркизам заблошнившимся в укор?..
…Надменный бритт и сумрачный германец,
Спесивый лях и куртуазный галл…
Ужо мы с женихов поспустим глянец
И поглядим, какой из них удал!
***
Ликует Анталия. Нежится Ницца…
И только у нас в безрассудстве своём
Закатное небо меж туч кровянится,
И месяц серпом проступает на нём.
Есть галльское небо в изящном плюмаже
Несущихся за горизонт облаков.
Есть гуннское – цвета мерцающей сажи,
Под чьей паранджой скрыта поступь веков.
Античное небо, какому не внове
Пить воду с лица средиземных морей.
И – скифское – цвета запёкшейся крови,
Закатное небо Отчизны моей.
То царский багрец разольёт над Россией,
А то полоснёт по глазам кумачом…
О твердь спотыкаясь ногами босыми,
Не тщусь подпереть его бренным плечом.
Не льщусь удивить его пением лиры
(Пред русскою бездной достойней молчать!).
…Гляжу в него взглядом обугленно сирым,
И глаз от него не могу оторвать.
***
Москва, люблю твою сирень,
Что возле университета
Цвела в застойный майский день,
Будя в душе моей поэта.
То пятизвездие цветов
Благоуханнейшей сирени
Сулило больше, чем любовь –
Сулило сладость вдохновений.
Прилежно чту науку ту
Конца двадцатого столетья –
Сквозь смуту, морок, маяту
Цвести победным пятицветьем.
…И душу сквозь родной раздрай
Доселе озаряет светом
Тот яростно цветущий май,
Мне ставший университетом.
***
Измельчали мы, измельчали…
Мы не те, что были вначале.
Где косая сажень в плечах?
Где Перунов огонь в очах?
Где предания отчего края?
Расклевала картавая стая...
Где любовь, что веками нам снилась?
Триаршинной косой удавилась.
Алой лентою кровь утекла…
Вот такие, мой друже, дела.
***
И ты называешь всё это судьбой,
Мой город степной на полынном просторе,
Что каждое наше свиданье с тобой –
Мой новый побег от тебя, и не боле?!
Не слишком ли быстро, однако, бегу?
А вдруг ты однажды меня не догонишь.
На льду оскользнёшься, увязнешь в снегу,
