День Литературы, 2007 № 11 (135) | страница 32




сказала мне: дурак,


тут что-то очень Пастернак,


фигня, короче, мрак.



А я из всех удач и бед


за то тебя любил,


что полюбил в пятнадцать лет,


и невзначай отбил


у Гриши Штопорова, у


комсорга школы, блин.


Я – представляющий шпану


спортсмен полудебил.



Зачем тогда он не припёр


меня к стене, мой свет?


Он точно знал, что я боксёр.


А я поэт, поэт.



Вторчермет в русской поэзии запечатлён чуток живописнее Кавказа, каждый типаж схвачен кистью (т.е. пером) Рыжего на фоне среды:


Гриша-Поросёнок выходит во двор,


в правой руке топор.


"Всех попишу, – начинает он


тихо, потом орёт:


– Падлы!" Развязно со всех сторон


обступает его народ.


Забирают топор, говорят "ну вот!",


бьют коленом в живот.


Потом лежачего бьют.


И женщина хрипло кричит из окна:


они же его убьют.


А во дворе весна.



Кстати, герои уральского поэта чем-то сродни шукшинским; например, инвалид, играющий на вокзале с полуночи до утра на гармошке магаданский репертуар, а поезда в эти часы увозят курортников на юг, поэтому ему никто не бросает денег.


Зачем же, дурень и бездельник,


играешь неизвестно что?


Живи без курева и денег


в одетом наголо пальто.


Надрывы музыки и слезы


не выноси на первый план -


на юг уходят паровозы.


"Уходит поезд в Магадан!"



Друзья поэта не выделяются из народной среды, тоже "кенты":


Ты полагаешь, Гриня, ты


мой друг единственный, – мечты!


Леонтьев, Дозморов и Лузин,


вот, Гриня, все мои кенты...



Даже ангел преимуществ не имеет и располагает общим для Вторчермета антуражем:


Физрук, математичка и завхоз


ушли в туман.


И вышел из тумана


огромный ангел, крылья волоча


по щебню, в старушачьих ботах.


В одной его руке праща,


в другой кастет блатной работы.


("Элегия")



Сленг, сквернословие, мат – этим нынче в поэзии не удивишь. Борис Рыжий тут впереди планеты всей, то есть создавал моду (традицию?) говорить языком улицы. Это бы ещё ладно, куда ни шло. Если бы сочеталось с жизнерадостным тонусом. Однако, поэт наследует совету, который даёт инвалиду с гармошкой, не канючить и не играть надрыв, и сам скулит; то про одиночество заведёт, то про психбольницу, то про могилки и кладбища.