День Литературы, 2007 № 11 (135) | страница 31




"Сестра моя – жизнь (Лето 1917 года)" – раздел самых гениальных стихов Пастернака; сколько бы ни перечитывать "Плачущий сад", "Не трогать", "Воробьёвы горы", "Как у них", "Елене", "Сложа вёсла", "Определение поэзии" и т.д. в молодости и зрелости, впечатление не меняется: водопад космической творческой стихии. Ещё не разделены духовная и материальная сферы, человек и природа, земля и небо. Поэт, подобно Господу в первый день творения, – трудится с восторгом и вдохновением:


Здесь пресеклись рельсы городских трамваев.


Дальше служат сосны. Дальше им нельзя.


Дальше – воскресенье. Ветки отрывая,


Разбежится просек, по траве скользя.



Просевая полдень, Тройцын день, гулянье,


Просит роща верить: мир всегда таков.


Так задуман чащей, так внушён поляне,


Так на нас, на ситцы пролит с облаков.



Молодой музыкант ещё переполнен Скрябиным и, переключившись с музыки на поэзию, продолжает импровизировать не на клавишах, а на бумаге. Именно эти стихи ошеломили уральского восьмиклассника, и он бросился им подражать, сломя голову, но копия ведь всегда слабея первоисточника. Рыжему с его кентами, ментами, уркаганами, дружбанами было до мэтра далеко, не хватало масштаба и культуры Пастернака, который небрежно ронял на ходу:


Луг дружил с замашкой


Фауста, что ли, Гамлета ли.


("Елене")



Кто погружён в отделку


Кленового листа


И с дней экклезиаста


Не покидал поста


За тёской алебастра?


("Давай ронять слова...")


И сады, и пруды, и ограды,


И кипящее белыми воплями


Мирозданье – лишь страсти разряды,


Человеческим сердцем накопленной.


("Определение творчества")



Впрочем, и того немногого, что позаимствовал Борис Рыжий у Пастернака, с лихвой хватило для формирования настоящего поэта. Не всё, к сожалению, можно перенять. 90 лет ранним стихам Пастернака, а они, как пейзажные акварели Анатолия Зверева, свежи, как будто влажная кисть только что скользнула по бумаге.


В стихах Бориса Рыжего коктейль из Пастернака и одесского фольклора, хотя написаны они в Екатеринбурге, зато в конце XX века, возродившего моду на криминал, блатной жаргон (сленг по-новому) и острожную романтику. Вот автопортрет:


Ни разу не заглянула ни


в одну мою тетрадь.


Тебе уже вставать, а мне


пора ложиться спать.



А то б взяла стишок, и так