Кожинов начинает с того, что чётко очерчивает границы собственного проекта, разделяя всех современных ему поэтов на две категории.
При этом он оперирует концептом, созданным Иваном Киреевским и подхваченным В.Белинским и Н.Добролюбовым, выделявшими в текущей литературе "высокое искусство слова" ("поэзию" в терминологии Белинского) и "беллетристику".
"Беллетристика не есть творчество в полном и прямом смысле слова. В её произведениях не создаётся самобытный, органический, как бы саморазвивающийся художественный мир, который немыслим без сотворения столь же самобытного и органического художественного стиля" ("О беллетристике и моде в литературе", 1972-1974 г.).
В поэтической деятельности Кожинов разграничивает "лёгкую поэзию" (стихотворчество) и "серьёзную поэзию" (собственно поэзию).
"Стихотворец схватывает насущнейшие сегодняшние настроения и выражает их осязаемо для всех. Он говорит то, что в данный момент у каждого просится на уста. И пусть его слово живёт недолго – оно за свою короткую жизнь может сделать очень много, может облететь целый мир.
У поэта другая цель. Он идёт, а не бежит. Он вслушивается в неясные подземные гулы, он говорит людям то, что без него не только бы не было выражено в слове, но и осталось бы неосознанным" ("Поэзия лёгкая и серьёзная", 1965).
Несмотря на то, что Вадим Кожинов оговаривает значимость (правда, разную значимость) и "поэтов", и "стихотворцев" для общества, их ценность для него далеко не равнозначна.
…В отношении литературного наследия процесс канонизации уже свершился. Но как же быть с современными стихами? Какие из этих стихов суть "поэзия", а какие – "стихи" и только?
Проще с зарифмованными очерками Евгения Евтушенко или Андрея Вознесенского; они вполне подпадают под определение "лёгкой поэзии" (и несут в себе все признаки, сопутствующие "лёгкой поэзии"). Но вот проблема: два поэта – Николай Заболоцкий и Арсений Тарковский. Они достаточно близки друг к другу, но стихи Заболоцкого Кожинову нравятся, а стихи Тарковского – не нравятся (и вдобавок современник Кожинова Тарковский входит в противоположный идейно-политический стан). Кожинов поясняет свою позицию, вскрывая исторические корни поэтики Тарковского, доказывая, что они восходят к советскому неоклассическому ("лефо-акмеистическому") авангарду двадцатых годов. Но как сие обстоятельство может помешать им стать явлением "высокой поэзии"?
