и двери уже на замке.
Последний обзор панорамы
в одной уместился строке:
в музее Васильева тихо…
***
Автограф нам являет благо
и то, где автор насолил:
Бетховен рвал пером бумагу,
Бах Божье слово обводил…
Струились красные чернила,
как будто явленная кровь;
и вообще всё очень мило –
судьба, чудачество, любовь.
***
Переживаю своих врагов,
и – удивитесь – переживаю…
Казалось, – радуйся: ещё один готов,
а ты не выдохнешь: весть – рана ножевая!
Что ж, ненависть похожа на любовь,
враги в тебе искалисовершенство,
утяжеляя жизнь и портя кровь,
по-своему дарили и блаженство.
Когда уйдут совсем, замучит пустота…
Возникнет мысль, мол, экая досада!
И красота уже не красота, –
штуковина, манящая де Сада.
***
Год начинаю с чистого листа,
сжёг прежние свои календари.
Душа моя, как свежий снег чиста,
не мусори, мой друг, и не сори.
Иди вперёд, с рассвета до темна,
не повторяя прежней колеи;
и если даже встретится стена,
пройди насквозь, внедрив следы свои.
Георгий Судовцев ВЕРЕТЕНО ВРЕМЕНИ
***
На полустанке
Когда-нибудь поезд её увезёт
туда, где дружны
Лобачевский с Эвклидом…
Но вишни цветут, и дымит креозот,
и рядом подружки, Наташа и Лида.
Их пристальный мир из ракушек и мальв,
в которых до срока таятся принцессы, –
мир маленьких тайн, не имеющих веса
наутро – не знает ещё про печаль…
И грохот составов, и пение птичье,
и кашель машин через их переезд,
где скорый под вечервстречают привычно,
и машут, и машут ладошками вслед…
***
А всё это было – имя!
Светлые, в пояс, косы,
да глаза – больше нету в мире –
весёлых, зелёных, раскосых.
И звали её – Светлана...
Она понимала шутки,
плавала с аквалангом,
прыгала с парашютом,
без промаха в тире стреляла,
знала приёмы самбо,
танцы – от вальса до самбы,
так, что казалось – мало
места ей на планете…
После, уже в перестройку,
эта шальная ракета
рухнула где-то в Нью-Йорке,
угробив с полсотни янки –
только не так и не тех…
Что вам еще о Светланке,
