Этой своей, напридуманной с жиру,
"гонимости",
Этой "ранимости",
ими же наспех связуемой
С бедственностью –
непонятной и недоказуемой!
Ибо: уж если на свете,
где доля у всех нас неравная,
Миллиардерство – беда,
то не самая главная.
Хочется им улететь
от обиды неравенства
Их – с обездоленным,
коему миллиардерство
не нравится.
Но для того, чтобы как-то
взлететь на крыле беды,
Им не хватает пока
посвящения в лебеди, –
Рыцарского посвящения
в лебеди белые,
В лебеди чистые –
гордостью бедности смелые.
Да! Улететь навсегда!..
Разместиться в серебряных
Плавающих городах,
романтических маревах...
Но, для того,
чтобы им разместиться
в серебряных –
Им бы в КРОВАВЫХ
плескаться не надобно варевах!
Там, где кого-то когтили,
кого-то канали вы, –
Не представляйте то место вы
мысом Канаверелл,
Ни океана планетного
рифом коралловым,
Радостно ждущим вас будто бы!
Ибо о вылете в рай –
никакими неправдами
Нелюдям не сговориться
с людьми – космонавтами.
Занятыми. Работами. Не лапутами.
Но у безкрылых-то уж судовые
готовы заранее записи!
Тянут себя через силу
они в небеса,
как Мюнхаузен, – за косы…
Лишь раскрывать успевает народ,
не следя и следя за пострелами,
Тайны их чёрные,
шитые нитками белыми.
Вижу и я их дела
(ибо "дело дурное – не хитрое");
Сферы, шары, монгольфьеры,
вопящие маски за титрами...
Мне с их "искусствами"
Пёстролоскутными
Незачем ладить-милашкаться;
Вижу афиши о взлётах на тросах;
мне виден пейзаж конца
Света – с кнутом огневеющих
трещин на глобусе,
Загодя выжженном, где (о восторг!)
ни единой подробности
Жизни былой... Вижу диких,
исполненных злобности,
Страшных "святых";
истерию взвинтив тупиковую,
Тащат
за полоумные пряди они
себя, как морковь парниковую
(Нет, как Мюнхаузен –
за косу ту париковую),
В Космос – во царствие царств...
И, как мнится им, пулями
Мча к небосводу, –
воркуют блаженными гулями:
