Была привязана к стволу тугая проволока
На ней белье сушили мы лет двадцать.
Рожала яблоки высокая антоновка
И заставляла их о землю разбиваться.
Весной я убирал плоды гнилые, черные
Для общей красоты двора и чистоты лилейника.
И размышляя о кубанском голоде
30-х, переоценивал И.Сталина, и Ленина.
Тогда антоновку только вкопали в землю,
А бабушка моя, мать моей мамы,
Похоронила шестерых своих детей
И трех еще перед войною нарожала...
В семье я самый поздний сын и внук.
Родился — сам уже был дядей.
Антоновка испытывала звук
Хрипой и быстрый, плачуще растяжный.
В сплетенье солнечном росло дупло,
И красногрудые там птицы жили.
Украли проволоку давно.
Спилили дерево после Воздвижения.
БЕСПРИЗОРНИК
На площади Победы, у Вечного огня,
лежал беспризорник Ефим.
Озвучивал огонь ночной ноябрь.
В жизни парня четырнадцать зим.
- Ты откуда? — Я из Москвы.
- Хочешь куплю тебе круассан?
Не молчи, чей ты сын?
Ты всегда путешествуешь сам?
И ни слова — лишь черный взгляд,
отобранный у старой дворняжки.
Он покупку так и не взял.
От холода свернулся калачиком.
Я оставил пакет у огня,
на плите мемориальной.
Двенадцать каменных солдат
свою тяжесть держали.
СТРОИТЕЛЬ ГОТИЧЕСКИХ ЗАМКОВ (К 70-летию. С Сергеем Есиным беседует Владимир Бондаренко)
Владимир Бондаренко. Сергей, вы родились в славном городе Москве как раз 70 лет назад, 18 декабря 1935 года. Мать из крестьян, отец был военным прокурором, потом самого посадили в 1943 году. Жили одно время у бабушки. Так что детство лёгким не назовёшь. И всё-таки вы стали писателем. Пробились, взяли штурмом нелёгкие высоты жизни. А зачем вам это писательство? Что заставляет вас писать?
Сергей Есин.
Ответить на это просто невозможно. Можно просто слукавить. Мол, пишу, когда находит вдохновение. Можно не лукавить, сказать: я с детства мечтал быть писателем. Но на вопрос, почему пишу, надо приводить тысячу причин. Когда долго не пишу — начинаю хандрить. Когда не пишу — начинаю на всех бросаться. Когда не пишется — плохое физическое самочувствие. Вот так…
В.Б. В чём-то мы с вами схожи. Если я неделю не сажусь за компьютер, у меня начинается депрессия. Таких, как мы, упрекают в многописании. А я всего лишь равняюсь на наших классиков. Сколько писал Виссарион Белинский? Сколько томов у Достоевского, Толстого или Чехова? Они все были работяги. Они не могли не писать. Так и заболеть можно от долгого неписания.
