Валентина Ерофеева ЖИЗНЬ ЖУРНАЛОВ
Обзор сентябрьских номеров журналов "Новый мир", "Наш современник", "Москва", "Знамя".
"НОВЫЙ МИР"
решил угостить читателя своего типично осенним
фруктом
— развесистою клюквою, воспитанной в аммиачно-сернистой ауре болотистых местечек. Клюква столь несъедобна, что вряд ли стоило и упоминать о ней, но поскольку в журнале ей отведено почётное, средь прозы, первое место, да и занимает она ни много ни мало семьдесят убористых страниц журнальной книжки, то придётся замолвить словечко. Клюкву эту на блюдечке с каёмочкой преподнесла Евгения Мальчуженко из Питера. "Крупа и Фантик" — бесцветная этикетка на ней. И приписка бесцветным, на конспиративном молоке, курсивом —
документальная дезинформация
. Дезинформация эта охватывает около сотни имён, скромненько обозначенных в "Персоналиях". И не просто имён, а
имён
— от Владимира Ленина и Надежды Крупской до Наполеона и
Антуана
Чехова (так у автора. —
В.Е.
). Ни фабулой, ни пересказом сюжета, пожалуй, себя не озаботим, а вот о лексике, поскольку она здесь — царица, сказать придётся. Далеко не будем уходить — прямо из "Персоналий": Зиги Фрейд, Карлуша Маркс, Верка Засулич, малыш Карацюпа, Шурик Керенский. Чуть глубже — из текста: гадина Инеска, толстуха Землячка, скряга Вовка, зараза Маняшка… Уф, хватит! Уловили музыку?.. Прям "Семь сорок" — молодое недозрелое вино, две местечковые шалашовки на кухне, снимающие с него пробу и параллельно промывающие косточки родным, знакомым, близким — и неблизким. Ну, а самое главное — это форма, в которую всё облачено: а именно, переписка Крупы (Наденьки Крупской) и Фантика (Фанечки Каплан). Каково!.. Додуматься надо… И додумалась, ещё раз повторим, Евгения Мальчуженко, а теперь внимание! — в девичестве
Каплан
. Вот где вся собака и зарыта, но видимо, неглубоко — отсюда и запах…
Вероятно, чтобы нейтрализовать его хоть как-то после первых семидесяти страниц, всё остальное в девятой книжке "Нового мира" — и поэзия, и проза — весьма достойного качества. Это и рассказы Сергея Солоуха, слегка кокетливо изощрённые по стилю вначале, но через героя своего — через его "природную, неисправимую сознательность", через испытания брезгливостью к собственному нечистоплотному начальству — приближающиеся к открытию, что "нет ничего чудесней простоты" и растворения — в чём? — читатель разберётся сам, дочитав их до конца. "Незаметные праздники" Алексея Смирнова — это наброски с натуры, где "всё, что казалось когда-то таким протяжным и беспомощным, таким медленным и неуклюжим, разрозненно ползущим вкривь и вкось, теперь убыстрилось, выровнялось, схватилось в памяти преображённо, нерасторжимо и прочно, как будто одно неиссякаемое мгновение". И в мгновении этом и "белая уточка", и "каньки" (которые так-таки и пишутся через "а"), и "лимонная церемония", и волны беспричинного детского счастья, выносящие и спасающие нас всю оставшуюся сознательную жизнь от многих тягостных катаклизмов и крушений.
