В сравнении с "Живи и помни" сегодняшняя вещь Распутина — прежде всего произведение многословное, исполненное внешне и, если угодно, внутренне обилия авторских комментариев, подспудной тревоги перед возможным произволом собственного таланта, стремлением держать его под контролем. Вот уж поистине: искусство во имя жизни, в данном случае — жизни своего этноса. Но какая за всем этим неуверенность, что у нации еще остались силы понимать игру и блеск искусства, какая боязнь "навредить" необдуманным словом, неосторожным поворотом сюжета, какое острое желание помочь не "словом", а "делом".
К чему вся эта игра, — словно бы восклицает писатель, — фантазия, блеск искусства, если книга создается на языке народа, который, может быть, через двести лет исчезнет, растворится в истории?
Всё сухо, уверенно написано и ровно, но за внешней оболочкой какая чувствуется глухая страсть, питающая редкую для сегодняшней литературы энергию повествования!
Основная задача — прояснить суть происшедшего и происходящего не в русской литературе, а в русской жизни. По той решительности, с которой написана гражданская часть книги, видно, что для писателя загадок здесь давно нет:
Со всех концов нагрянули они,
Иных времен татары и монголы…
Идет война против России, несколько закамуфлированная, но самая беспощадная. Для писателя сомнений нет: даже гипотетическая идея непротивления не рассматривается, нашествие должно быть остановлено любой ценой. Иногда эта цена очень высокая, как в случае главной героини повести Тамары Ивановны, матери поруганной Светы. Насилие не должно быть прощено. Осквернение может быть смыто только кровью. Для Тамары Ивановны это закон, впитанный с молоком матери. Пренебречь им — значит пренебречь чем-то надмирным, более значимым, чем простые человеческие законы. Выясняется, что подкупленные блюстители закона хотят замять дело, что никто, кроме нее, не в силах восстановить справедливость. Тогда Тамара Ивановна выслеживает кавказца, вызванного прокурором для якобы допроса, а на самом деле для дачи взятки, и убивает его из обреза прямо в стенах прокуратуры. Этот обрез она сделала накануне ночью из охотничьего ружья, которое досталось ей от отца.
Невозможно отмахнуться от этих страниц, невозможно не задуматься над ними — над различными идеологическими векторами в нашей литературе, над различными духовными началами в национальном самосознании.
Уместно сравнить "Дочь Ивана" с другим знаковым произведением последних лет — "Господином Гексогеном" Александра Проханова. Роман Проханова относится к экстремальной литературе по форме и содержанию. Но самый крайний сарказм, самые изощренные метафоры направлены все-таки на социальную оболочку человеческого существования и оставляют роман в основе своей парадоксально близким русской классической литературе с ее всепрощением и милостью к падшим. В повести Распутина внешне привычна каждая строчка, вся интонация выдержана в духе традиционного реализма, но сущность находится на грани разрыва с традицией, утвержденной классикой. Духовный смысл книги: не "милость", а возмездие, не прощение, а уничтожение врага (рука тянется написать даже: "истребление" — одно из ключевых понятий в ветхозаветных текстах). К присутствию подобной книги в русской литературе будет трудно привыкнуть, трудно его осмыслить.
