Плотовщик почувствовал, что эти слова косвенно относятся и к нему.
— Дядя Матула, он ведь молодой.
— Это еще не значит, что в голове должен ветер гулять… Вогнала меня в пот Нанчи, так набила мешок. Ну да приволок, и кончено дело. Передохнем чуток, потом наведем тут порядок.
Старик сел, сел и Дюла. Серка лежал, растянувшись, возле закопченной печурки, и некоторое время слышался только далекий птичий гомон. Заря в небе сменилась синевой, роса — туманом, а мягкий свет — солнечным сиянием.
— Как чудесно здесь, дядя Матула!
Старик молчал. Он закурил трубку и следил за легкой струйкой дыма.
— Хорошо тому, кто любит все это, — сказал он немного погодя. — Я обыкновенно тут живу, а когда зимой переберусь к дочке, то задыхаюсь в доме, даже от табака нет никакой радости, и к весне маюсь, как хворый пес. Потом выползаю сюда, поправляю шалаш, если он осел под снегом, и домой уже ни ногой.
Пока он говорил, Серка все ближе подбирался к нему, и наконец его голова оказалась возле руки хозяина. Посмотрев на собачонку, старик погладил ее.
— Не был бы ты, Серка, таким шалым, — сказал Матула, — я бы не стал тебя сажать на цепь, знал бы, что ты не бросишь шалаш без присмотра. Но нет тебе доверия. Да, двуглазка-то в рюкзаке, я взял ее, — обратился он к Дюле. — Погляди на старое дерево, может, еще сидит там большой орел.
Плотовщик достал бинокль, настроил по глазам, но на дереве никого не было.
— Ничего не вижу.
Но это было не совсем верно. Пока Дюла смотрел в бинокль, перед ним стояли слова Матулы: «Пока ты такой шалый, нет тебе доверия».
— Перво-наперво приготовим постель. — Матула выбил пепел из трубки. — Потом приберемся тут. Надо принести сена.
Он вынес из шалаша две длинные жерди.
— Есть поблизости стожок, летось он вымок, да дожди лили такие, что телега увязла бы. Половину притащим, и хватит с нас. Хорошая постель получится.
Стог стоял далеко, и Дюла по дороге запоминал кусты, некоторые деревья, вид местности. Постепенно у него вырабатывалась способность ориентироваться. Трава, еще мокрая от росы, доходила ему почти до пояса.
Матула сбросил верхушку стога и подсунул жерди под оставшееся сено.
— Силенок хватит?
— А как же! — встал между жердями Дюла.
— Иди не спеша, чтобы ношу не скинуть.
— Ой, дядя Матула, змея! И какая большая! — точно кузнечик, подпрыгнул Плотовщик.
— Не трогай ее. Рука провоняет. Чтоб ей треснуть, твоей змее!
Нужно мне очень ее трогать! — Дюле не хотелось сознаваться, что он не дотронулся бы до змеи ни за какие деньги, что при одном взгляде на нее озноб пробежал у него по спине.
