— Спасибо, что интересуешься. Живу по-стариковски.
— Что нового на болоте?
— А ты взял бы да и сам туда сходил. Чирки и цапли вывели птенцов, рыбы развелось, что плесени. Мы бы наловили рыбки, сварили ухи.
— Меня не пускают, дядя Матула, то да се… Вы ведь знаете, мой отец инженер, городской человек…
Нет, дома Дюла никогда не ел хлеб с топленым салом, потому что дома не было такого вкусного хлеба, хотя его и покупали в той же самой булочной. И дома он терпеть не мог топленое сало, которое здесь всегда ему нравилось — наверно, потому, что он успевал проголодаться после завтрака.
— Спасибо, тетушка Пондораи. Очень вкусно.
— Так это же всего-навсего хлеб с салом. Бела, сынок, смотри не помни белья. Господин адвокат очень привередлив.
— Чтобы вши заели этого господина адвоката! — проворчал Плотовщик через полчаса. — Как ему не совестно дать всего пятьдесят филлеров на чай! Пошли, Кряж, при виде тебя мама Пири пройдется колесом от радости.
— Не дури, — улыбнулся Кряж, представив себе маму Пири, ходящую колесом. Впрочем, слова друга показались ему несколько непочтительными.
Потом странички календаря одна за другой полетели в мусорную корзину, и наступил день торжественной выдачи табелей с годовыми отметками.
В этот день наш друг Лайош Дюла, он же Плотовщик, проснулся с сильной головной болью. Несколько раз косился он на часы, но так как стрелки показывали еще только около половины седьмого, он дал волю прежним сомнениям или, вернее, они напали на него.
Тройка или четверка? От этого зависит все!
Правда, на одной чаше весов было честное слово Кряжа, но на другой — Кендел, и гиря реальности перетягивала то одну чашу, то другую. Чаши весов качались, и мысли Дюлы метались между деревней с Матулой и душным городом. При таких переходах от надежды к отчаянию у кого голова не разболится!
«Вздремну еще немного, — наконец решил он, — вот голове и полегчает».
И головная боль действительно прошла, а проснулся он от голоса мамы Пири:
— К которому часу, деточка, тебе в школу?
— К восьми, мама Пири.
— А я думала, к девяти! Сейчас уже восемь. У Плотовщика снова разболелась голова.
Ой-ой! — простонал он. — Только этого не хватало! Мама Пири, почему вы меня раньше не разбудили? У меня так трещит голова!
Ты же заболел! Пусть позвонят мне по телефону. Я им так и скажу.
После этого Дюла так быстро умылся и оделся, словно из крыши его дома вырывались языки пламени и одновременно наводнение затопляло улицу.
— Не волнуйся, деточка. Пусть они позвонят мне по телефону, а в табеле уже все равно ничего не изменишь.
