Саша, не отвечая, гнусил, точно в бреду:
- Всех этих либералов, генералов, революционеров, распутных баб. Большой костёр, и - жечь! Напоить землю кровью, удобрить её пеплом, и будут урожаи. Сытые мужики выберут себе сытое начальство... Человек - животное и нуждается в тучных пастбищах, плодородных полях. Города - уничтожить... И всё лишнее, - всё, что мешает мне жить просто, как живут козлы, петухи, всё - к дьяволу!
Его липкие, зловонно пахучие слова точно присасывались к сердцу Евсея и оклеивали его - слушать их было тяжело и опасно.
"Вдруг позовут и спросят - что он говорил?.. Может быть, он нарочно говорит для меня, - а потом - меня схватят..."
Он вздрогнул, задвигался на стуле и тихо спросил Петра:
- Можно мне уйти?
- Куда?
- Спать...
- Иди...
- Ступай ко всем чертям! - проводил Евсея Саша.
IX
Не зажигая огня в своей комнате, Климков бесшумно разделся, нащупал в темноте постель, лёг и плотно закутался в сырую, холодную простыню. Ему хотелось не видеть ничего, не слышать, хотелось сжаться в маленький, незаметный комок. В памяти звучали гнусавые слова Саши. Евсею казалось, что он слышит его запах, видит красный венец на жёлтой коже лба. И в самом деле, откуда-то сбоку, сквозь стену, до него доходили раздражённые крики:
- Я сам - мужик! Я знаю, что нужно...
Не желая, Евсей напряжённо вслушивался, со страхом, искал в своей памяти - кого напоминает ему этот злой человек?
Темно и холодно. За стёклами окна колеблются мутные отблески света; исчезают, снова являются. Слышен тихий шорох, ветер мечет дождь, тяжёлые капли стучат в окно.
"Уйти бы в монастырь!" - тоскливо подумал Климков.
И вдруг вспомнил о боге, имя которого он слышал редко за время жизни в городе и почти никогда не думал о нём. В его душе, постоянно полной опасениями и обидами, не находилось места надежде на милость неба, но теперь, явившись неожиданно, она вдруг насытила его грудь теплом и погасила в ней тяжёлое, тупое отчаяние. Он спрыгнул с постели, встал на колени и, крепко прижимая руки к груди, без слов обратился в тёмный угол комнаты, закрыл глаза и ждал, прислушиваясь к биению своего сердца. Но он слишком устал, было холодно, этот холод пронизывал кожу сотнями тонких игол, вызывая в теле дрожь. Климков снова лёг в постель. А когда проснулся, то увидал, что в углу, куда он направил свою немую молитву, иконы не было. Висели две картины, на одной охотник с зелёным пером на шляпе целовал толстую девицу, а другая изображала белокурую женщину с голою грудью и цветком в руке.
