— Так вышло.
— Ось, дывысь, Грицко, яка смила людына! Аж с самой Украины!
Казаки балагурили и вроде добродушно посмеивались над Яном, но в том, как они переглядывались между собой, не было и намека на шутливость.
— А бумага у тебя имеется: кто ты, откуда? Может, разбойник какой…
— Что вы, дяденьки, у меня метрика есть…
Метрику — свой единственный документ — Ян берег как зеницу ока. Он догадывался, что в такое смутное время, когда никто никому не верит, бумажка с печатью, выданная ещё в то время, когда в России был закон, должна вызывать уважение. Потому старался в чужие руки её надолго не отдавать. Когда писарь в отряде у красных взял метрику, чтобы записать сведения из неё в какие-то списки, Ян терпеливо сидел рядом и ждал, когда его драгоценная бумага освободится.
Белые метрику, правда, не забрали — они собирались извести Яна со всем его содержимым.
А контрабандисты и не подумали искать документ за подкладкой.
Казаки тоже спросили про документ… Дался он им!
— А говор-то у тебя, хлопчик, не хохляцкий…
Янек замолчал и ушел в себя: взялись подвезти, так везите! А то устраивают допросы, точно жандармы! Но казаки и не подумали оставлять его в покое, так наперебой и забрасывая вопросами.
— Как же батько с мамкой такого молодого видпустылы неведомо куда?
— Батька давно погиб, ещё в армии — так и не узнал, что я родился. А мамка… она недавно померла.
Янек тяжело вздохнул, опять ощутив свое одиночество.
— Так ты — сирота? Не переживай, мир не без добрых людей! — участливо сказал один из казаков.
Оба они были не старые, лет тридцати с небольшим. Может, даже друзья детства — такой между ними был привычно дружеский настрой. Причем, как определился Ян, один так и остался "чистым" селянином, а второй уже пообтесался в городе и мог быть с одинаковым успехом принят и за сельского, и за городского. Вот он как раз и задал Яну каверзный вопрос:
— А ты, хлопчик, знаешь, кто такие красные? Кто такие белые?
— Знаю… Только я ни за кого не хочу воевать… Мне не нравится убивать людей.
— Кому ж такое любо? — воскликнул казак. — А якщо надо?
— Надо убивать?! Не знаю… Я так думаю, что можно договориться по-хорошему. Никто не хочет умирать, но все равно воюют — каждый почему-то считает, что всех вокруг перестреляют, а он один останется жив… Когда я похоронил на войне своего лучшего друга — а он умер и не успел ничего, даже ни разу не поцеловал девушку, — я сказал себе: Ян, ты не должен больше брать в руки ружье…
