В какой-то момент он даже представил себя рядом с Борджиа. Пожалуй, Чезаре бы оценил его труд о новой науке — политике, что Макиавелли только начал писать. Соблазн пойти на службу к герцогу был очень велик. Однако что-то, вероятно та самая безошибочная интуиция, наполняло сейчас сердце секретаря тревогой. Сегодня звезда Чезаре в зените, но кто знает, как долго это продлится? Слишком опасную игру он затеял, и слишком много людей желает ему смерти.
— Можете присоединиться к нам, ваше благочестие, — все так же открыто и подкупающе улыбаясь, сказал герцог епископу Содерини. — Должен признаться, я удивлен. Вы мне почти не солгали. А если и солгали, то такую малость, что ее даже ложью считать неудобно. Ума не приложу, почему вас считают лучшим дипломатическим умом Флоренции? Ведь очевидно же, что вы и в подметки не годитесь мессере Никколо.
Он снова рассмеялся, довольный своей остротой.
Епископ Содерини тоже улыбнулся, но очень неестественно. Укол ревности обжег его прежде, чем он успел осознать и оценить истинное намерение герцога. Борджиа в полной мере усвоил принцип «разделяй и властвуй». В умении ссорить союзников ему не было равных. Вот и сейчас он сказал эту фразу о том, что мессере Никколо якобы лучший парламентер, чем Содерини, с одной-единственной целью — разобщить послов и заставить соревноваться за одобрение герцога. Умом Содерини понимал это, однако сделать с собой уже ничего не мог — в его душе вспыхнул пожар, пожар из гордыни и честолюбия. Захотелось во что бы то ни стало показать, что он и только он — лучший дипломат и самый великий из всех ныне живущих флорентийских хитрецов.
Макиавелли, как и епископ, понимал замысел Борджиа и даже злился на себя, что не может не радоваться втайне похвале от своего кумира. Помимо воли секретаря, в памяти его всплывали все новые и новые моменты, когда епископ допускал оплошности.
Борджиа достиг своей цели. И он знал об этом.
* * *
Чувствуя признательность мессере да Винчи за совет, секретарь коротко передал ему содержание разговора с Чезаре.
— Теперь остается только ждать, кому достанет глупости и наглости разыграть христову карту, — наигранно весело сказал он. — Эх, жаль, поджарили брата Джиларомо. Вот он уж показал бы им. Инквизиторы казнили единственного истинно верующего монаха во всей Италии. Ну разве не смешно? Сейчас он, должно быть, в раю, уговаривает Господа излить на нас дождь из огня и серы.
Леонардо стал неожиданно мрачен и потер рукой висок, будто у него внезапно разболелась голова.
