Завещание поручика Зайончковского | страница 67

В этот момент скрипнула дверь и на пороге появилась белобрысая пигалица лет шести-семи. По вискам у нее свисали тонкие косички – по три с каждой стороны. На концах их висели разноцветные бусины. Мордочка у пигалицы была уморительно-озабоченная.

– Еще по четыре штуки с каждого боку заплети, – неодобрительно взглянув на нее, сказал Степка.

– Маме скажу, – механически ответила пигалица. А потом продолжила другим уже тоном: – Ой, ну тебя, мне не до этого совсем. Туатару нашли!

– Кого?

– Туатару. Двести лет ее никто не видел. Думали – вымерла. А она жива. В Новой Зеландии. Ей месяц всего – представляешь? Крошечная… Из яйца вылупилась. И живет одна совсем…

– Какая хоть из себя-то?

– Ой, прелесть! Страшненькая-страшненькая! Лупоглазая такая. И как будто улыбается все время. Ротик – до ушей.

– А на кой она тебе-то?

– Как на кой? Ты что – больной?

Женя, улыбаясь во весь рот, прямо как эта неведомая туатара, смотрела на пигалицу – уж очень она была смешная.

– А как тебя зовут?

– Дуня Барабанчикова, – скороговоркой сообщила кроха, не глядя на Женю и обращаясь укоризненно к Степе. – Она при динозаврах еще жила! За миллионы лет до человека!

– Ну, мотай отсюда к своей туатаре, – сурово сказал старший брат. – Я занят.

И Дуня Барабанчикова, задрав свой курносенький носик, гордо удалилась с видом непонятой.

– Зоологией увлекается, – пояснил Степа уже с некоторой гордостью. – И еще доисторической эпохой.

Помолчал и добавил:

– Уж лучше, чем эти навороченные мультяшки смотреть. Ее подружки, как куклы, у телевизора сидят не вставая…

И они с Женей вновь погрузились в далекое время. И хоть было это не за миллион лет до человека, а все-таки уже трудно понять, как могли не динозавры, не какие-нибудь саблезубые тигры, а люди – русские ли, немцы – так поступать с другими людьми.

Сначала это была действительно тундра – с маленькими беленькими цветочками безо всякого запаха. Через несколько часов пути появились изогнутые, называемые обычно карликовыми, но не такие уж и карликовые сосны и пихты. А к концу светового дня – в этих местах, как известно, очень длинного, – то есть целого дня почти безостановочного пешего хода, это, в сущности, уже была хоть и не очень густая, но тайга.

Можно описать этот день и немного иначе: сначала под ногой мягко пружинил мох, потом пошли все больше ледниковые валуны, и круглые, и острые, слегка обросшие лишайником. Потом появились высокие деревья – хвойные и лиственные.