Ахкеймион побледнел.
— Читать?
— Да… Представь себе, научил женщину. Он нахмурился, явно от смущения.
— Старый мир умер, Акка. Старые законы мертвы. Да ты и сам знаешь.
Ахкеймион заморгал, словно его ударили, и она поняла: он хмурится от ее тона, а не от ее слов. Он никогда не презирал женщин.
Ахкеймион посмотрел на выпуклые буквы на обложке. В том, как он провел по ним пальцем, была забавная и милая почтительность.
— Айенсис — мой старый друг, — сказал он, передавая книгу. На сей раз его улыбка была искренней, но испуганной. — Будь с ним ласкова.
Избегая прикосновения, она взяла книгу из его рук и почувствовала комок в горле.
На миг их взгляды встретились. Она хотела что-то пробормотать — благодарность или глупую шутку, как прежде, — но вместо этого пошла к двери, прижимая книгу к груди. Слишком много былых… радостей. Слишком много привычек, которые могут бросить Эсменет в его объятия.
И, будь он проклят, он это знал! Он использовал это.
Ахкеймион произнес ее имя, и Эсменет застыла на пороге. Когда она обернулась, страдальческое выражение его лица заставило ее опустить глаза.
— Я… — начал он. — Я был твоей жизнью. Я знаю, что это так, Эсми.
Эсменет закусила губу, не желая поддаваться инстинкту обмана.
— Да, — сказала она, глядя на выкрашенные в синий цвет пальцы своих ног. По какой-то извращенной логике она решила, что завтра утром прикажет Иэль изменить цвет.
«Что он для меня значит? Его сердце было разбито задолго до того…»
— Да, — повторила Эсменет. — Ты был моей жизнью. — Она посмотрела на Ахкеймиона устало, а не гневно, как хотела. — А он стал моим миром.
Она бросала взоры на широкую равнину его груди, спускаясь по ложбине живота к мягкому золоту лобка, где находила его суть, сияющую в соблазнительном полумраке между простыней. Он казался ей необъятным, когда она ложилась щекой на его плечо. Как новый мир, манящий и пугающий.
— Я виделась с ним вечером.
— Я знаю. Ты сердилась…
— Не на него.
— На него.
— Но почему? Он ведь просто любит меня, и больше ничего!
— Мы предали его, Эсми. Ты предала его.
— Но ты говорил…
— Существуют грехи, Эсми, которые даже Бог не может отпустить. Только обиженный.
— О чем ты говоришь!
— Я говорю о том, почему ты на него злишься.
С ним всегда было так. Он всегда говорил о том, что находится вне человеческого разумения. Словно Эсменет — как любой другой мужчина, женщина, дитя — каждый раз просыпалась, чтобы ощутить себя выброшенной на берег, и только он мог объяснить, что случилось.
