Потом я немного успокоился. В конце концов ничего такого уж страшного не произошло: Нюрочка, кажется, поправляется, Ливанские и без меня довольно часто воспитывали друг друга, разберутся и на этот раз, а что касается Лешки и Пантюхи, то могу я в самом деле пойти на футбол, тем более что Лешка мне нравится и мне даже жалко его было – вот ведь как страдает человек из-за любви, а Юрка, как феодал какой-то, – заупрямился, и все. А имеет ли он право мешать в таких делах, даже не то что мешать, а, по-моему, и лезть-то в них ему не положено. Ну и что, если он сын? Мать у него еще совсем молодая и красивая, не оставаться же ей монашкой из-за Юркиных капризов. Ведь Лешка, наверное, ее любит, раз так добивается, и может, у них будет самое настоящее счастье, и мне очень захотелось, чтобы у них действительно было это самое настоящее счастье… Ну, а насчет старшины – Ольгиного отца – я подумал, что, может быть, он и не спросит меня, где мы были с Пантюхой в то воскресенье, и уж, во всяком случае, я просто постараюсь ему некоторое время не попадаться на глаза. Так я себя успокаивал, но почему-то не очень-то успокаивался.
Спать я лег до прихода бати – не хотелось ему на глаза попадаться – боялся, что он догадается о том, что у меня не все ладно… Лечь-то я лег, но заснуть не мог долго: все время перед глазами стояла Лелька в солнечном свете и вспоминалось, как мы с ней целовались… И вспоминать мне об этом было приятно, хотя что-то все время мучило, как будто я сделал нехорошее, стыдное, что ли… Ну, я, конечно, знаю, что сказали бы взрослые, даже самые умные, если бы узнали про это. «Безобразие, – сказали бы они, – надо об учебе думать, а не о поцелуях». И Лельке досталось бы ужасно – гораздо больше, чем мне. Если бы я был старше ее, тогда, конечно, больше попало бы мне, ну, а раз она старше меня, то все шишки посыпались бы на нее. «Вот ведь какая испорченная девчонка!» – говорили бы все, а я бы выглядел этакой жертвой.
А между прочим, это ерунда на постном масле. Если бы я не хотел, я бы и не стал с ней целоваться – отбрыкался бы как-нибудь или ушел. А я ведь не ушел и целовался с удовольствием. Значит, я тоже испорченный, так, что ли? Ничего ровным счетом это не значит. Если думать, что все мальчишки и девчонки, которые начинают целоваться, испорченные, то тогда надо создать такие детские монастыри и держать там отдельно мальчишек и девчонок до шестнадцати лет и показывать им только мультипликационные фильмы про репку. А на другой день после того, как им стукнет шестнадцать, они уже смогут смотреть любые фильмы и читать любые книги. Вот как!
