Раньше, когда Костя учился во втором-третьем классах, отец часто привозил ему из разных городов побережья и областного центра интересные книжки и держал свои про войну на Черном море — книг сто, наверно, набралось, и Костя все их проглотил, даже грамоте по ним научился еще до поступления в школу. Потом у отца появилось столько других дел, что он стал забывать про книги и все реже привозил их. Продав старую мебель, он купил красивый недорогой гарнитур с синей обивкой — тахту, стол, шкаф для одежды и кресла. Гарнитур занял слишком много места в столовой, и отцу пришлось выставить поцарапанную этажерку с книгами в ребячью спальню. А совсем недавно получилось так, что отец, ни с кем не посоветовавшись, снес часть книг в магазин. Особенно обидно было Косте, что среди проданных книг оказалась его любимая толстая книжища с цветными картинками и картами — «Скалистый в далеком прошлом»; ее он получил в награду от школы за успешное окончание пятого класса, об этом и надпись была сделана: Вера Александровна, учительница русского языка и литературы, их бывший классный руководитель, старательно написала об этом на книге своим образцово аккуратным, округлым почерком. Раз десять прочитал эту книгу Костя и помнил почти наизусть. Узнав об исчезновении ее, он бросился в магазин, однако и след ее простыл: будет такая книга долго лежать на прилавке! «Пап, зачем ты ее продал?» — прыгающими губами спросил Костя. «Прости, сын, нечаянно, не посмотрел… Я даже порадовался, что купили: такая старая, потрепанная, и только место в квартире занимает. А другие продал потому, что ты ведь давно прочел их…» Но особенно разобиделся Костя на отца, когда в Кипарисы приезжал МХАТ. После долгих просьб отец с чьей-то помощью достал два билета на «Синюю птицу». Костя впервые в жизни был в настоящем театре и, весь притихнув, сжавшись, почти не дыша, смотрел на сцену. Туда же смотрел и отец, но менее внимательно, почесывал щеки и шею, вытирал губы, вздыхал, а потом в середине спектакля довольно громко сказал: «Ты посиди, а я пойду пивка выпью: не для нашего брата вещь… Когда кончится, приходи к павильону на Морскую. Ладно?» — встал и вышел. Костя остался в зале. Он по-прежнему смотрел перед собой, но локтем, плечом и сердцем ощущал пустоту в том месте, где только что сидел отец, и плохо видел: глаза помимо воли медленно наполнялись слезами…
Кое-что отец и запрещал ему. Года два тому назад Костя вместе с Лешкой Алфеевым и Санькой Потехиным пристрастился ездить на киносъемки в Кипарисы. Платили ребятам полтора-два рубля за день — за участие в массовке, но сколько веселья, смеха, проделок и разных случаев было там! Едва ли не каждый день ездили они, вставали чуть не в шесть утра. Потом отец запретил: «Хватит, сын… Посмотри на себя в зеркало: кожа да кости… Нужно больше деньжат на личные расходы — не буду препятствовать», и тут же сунул ему пятерку. Костя не взял ее, а пожаловался маме и узнал по секрету вот что. Отца очень задело замечание директора их таксопарка: «Ехал я вчера возле площадки, где велись натурные съемки, и увидел твоего пацана, жаль стало: солнце немилосердно палит, а он среди несчастной ребятни перед объективом кинокамеры, как собачка, бегает туда-сюда по окрику режиссера… Ты что, Василий, нуждаться стал?» Это вот «нуждаться» прямо-таки подкосило отца и все решило. Раза два еще Костя съездил тайно на съемки и перестал: не хотел перечить отцу. Стал искать занятия в Скалистом, здесь как раз лихие дружки подвернулись, и Костя с головой ушел в другую жизнь… Никто больше не укорял отца, и он успокоился. У отца было много дел и забот, особенно в последнее время: то занимался ремонтом легковых машин приехавших к ним курортников, то возился дома: что-то подкрашивал, встраивал, менял некрасивые дверные ручки, скучные серые обои, заменял внешнюю электропроводку на внутреннюю, доставал во время своих поездок нарядные моющиеся обои, краски и лаки, импортные люстры, красивые выключатели, ходил в гости и принимал гостей у себя. Так мало было у него теперь свободного времени — даже на рыбалку не дозовешься. Все дни — в хлопотах. Чего не спроси — отмахнется! И Костя все реже спрашивал.
