Картины так взволновали Девона, что он просто не смог продолжать их осмотр. Подойдя к окну, он провел рукой по волосам, с удивлением почувствовав, что она дрожит. Несколько минут Девон постоял у окна, приходя в себя, и лишь потом подошел к остальным полотнам.
На следующей картине перед ним снова была женщина. Она стояла одна посреди безграничной пустыни и смотрела на догоравший огненный закат. Ее плечи были решительно распрямлены, голова высоко поднята. Спокойствие и горделивый вызов читались на ее прекрасном лице, сохранившем следы страдания.
Девон проглотил вставший в горле комок и подошел к пятой картине серии. На этот раз изображенный на ней мужчина вызывал не ненависть, а скорее жалость. В нем почти не оставалось ни гордости, ни силы, а красота была по-прежнему бездушной. Он глядел на далекую гору, но видел в ней не величие, а препятствие и трудности. Он смотрел на нее, но его сердце оставалось незрячим.
На шестой картине снова были он и она. Он стоял позади нее. На этот раз черты ее по-прежнему прекрасного лица отличала какая-то странная неопределенность и безразличие, словно из ее души ушло нечто очень важное. Ушло чувство, подумал Девон. Мужчина смотрел на женщину, и его лицо выражало озабоченность, злость и, как ни странно, страх. Он казался человеком, потерявшим то, чего не сумел оценить, и теперь испытавшим непривычное чувство потери.
Несомненно, картины свидетельствовали о большой одаренности Тори, но Девон понимал, что столь поразительное умение Тори-художницы заглянуть в самую глубину человеческих переживаний шло от собственного жизненного опыта. Он не ожидал, что она способна на такую значительность чувства, о которой ему рассказала ее живопись. Ее картины были написаны сердцем.
Эти шесть полотен выразили чувства Тори, которые она сдерживала в себе, стараясь никому их не показывать. За ними стояло столько переживаний, столько слез!
— Ну, кто вас просил распаковывать картины! — прервал его размышления голос Тори, вошедшей в мастерскую. Правда, в нем не слышалось особого раздражения. Но Девон решил быть осторожным, потому что чутье подсказывало ему, что именно теперь решится вопрос о том, сможет ли он стать своим в этом доме.
— Я что-нибудь не так сделал? — Он взглянул на нее.
Тори стояла, облокотившись на косяк двери, и его снова поразило усталое выражение ее серых глаз. Она посмотрела на распакованные картины.
— Удивительно, как вы их расставили.
— Что-нибудь не так? — снова спросил он.
