Я рассказал Васе, как и намеревался, о странном оборудовании нашей позиции. Он похихикал, а потом, внезапно оборвав смех, ответил, что теперь линию обороны начали возводить как положено, а эти «ямы» останутся памятником глупости и неорганизованности.
— Или превратятся в отхожие места, — задумчиво протянул я.
Вася слегка помрачнел:
— А вот этого бы уж точно не хотелось… Кстати, Пятницкий твой у Шевцова. Съезди туда и забери свой вещмешок.
— На чем же я поеду?
— У Паленого тут два «Урала». Ты пока его найди, а я подойду попозже.
Он ушел, оставив меня в растерянности — а что же мне все-таки делать? Немного потоптавшись на месте, тупо смотря на работу мрачных костенковцев, я пошел искать Семена Поленого — делать-то мне все равно было нечего. В этом тумане никаких ориентировок я не мог произвести даже в принципе. Да и из всего инструментария у нас оказалась одна буссоль да по биноклю — у меня и у Васи. Я даже доставал бинокль и озирался: естественно, толку никакого из этого не вышло, но людей я насмешил.
Путь к Семену пролегал мимо расчета Костенки, и я даже не удивился, когда обнаружил их сидящими на камнях и затягивающихся сигаретами. Окоп для миномета несколько углубился, передний бруствер они выложили камнями, так что за изящную миникопию позиции это вполне можно было бы и принять, конечно. Но смущало меня одно: что за такую миникопию я вполне мог получить от Скруджа максип…ну, чего, честно говоря, мне сильно не хотелось.
Тяжело ступая берцами с налипшей грязью, я подошел к Крикунову и грозным голосом спросил:
— Вы, товарищ, сержант или где? Вы, собственно, на войне или почему? Как собираетесь от пуль и осколков защищаться!? А!?
Мерзкий Крикунов скосоротил свою подлую физиономию и выразился в том духе, совершенно казалось бы невпопад, что прапорщик Гусебов привозил еду гречневую кашу с тушенкой, и чай с сухарями. А потому они прерывались на время, чтобы поесть, а сейчас, подкрепившись, с удвоенной энергией примутся за возведение огневой точки на радость своих любимых командиров.
По мере уяснения мною смысла этой скользкой речи, ноги мои готовы были сами рвануться к МТЛБ, до того мне хотелось жрать, и лишь неимоверным усилием воли остался я стоять на месте и кивнул как бы в знак одобрения. То, что весь хавчик уже «ушел», я ни минуты не сомневался. А потому желание найти Сэма у меня только увеличилось. Семен, который казался эдаким рубахой-парнем, свысока плюющим на низменную материальность, на самом деле был на удивление хозяйственным парнем. Два — три тихих слова, и два — три доверенных сержанта с понимающими улыбками исчезали в неизвестном направлении, а Семен мог снова играть на гитаре, рассуждать о Питерском роке, с которым он пристально знакомился во время учебы в ЛАУ, или делать еще что-нибудь такое же приятное. И при этом чай у него не переводился — он содержался в приличных размеров бачке, в заначке дожидались удобного момента с десяток банок тушенки и каши, да и вообще — было много не менее полезных вещей.
