— А мне нет дела, верите вы или нет! Это правда. — Грейс упорно старалась разрезать бифштекс. Во рту у нее ужасно пересохло, несмотря на приличное количество выпитого вина. Она с трудом глотала, и у нее было такое чувство, будто она жует и жует, как корова, и каждый мучительный кусок ей приходилось запивать все большим количеством вина. Она ненавидела свою нервозность.
О'Коннелл, похоже, твердо решил довести это дело до его горького конца.
— Должен же у вас быть кто-нибудь! Ваш редактор, например. Седжвик, не так ли?
— Мы с ним только друзья.
— А он считает так же, как вы думаете?
— Не знаю. Поскольку он держит свои чувства при себе, мне не приходится об этом думать.
О'Коннелл улыбнулся одними губами, глаз же улыбка не коснулась.
— Не забывайте, я видел вас вместе! Слышали бы вы, как изменился его голос, когда я сказал ему, что соглашусь на интервью только при одном условии: интервьюировать должна Дайамонд Шарп!
— Что ж, если вы правы, ему же хуже.
Он наколол вилкой кусок бифштекса, но так и продолжал сидеть, а ее взгляд был прикован к руке, держащей вилку. На мизинце у него было простое серебряное кольцо. На коже золотистые волоски.
— Трудная вы женщина, — сказал он, наконец. — Почему вы такая трудная?
— Допустим, кто-то умер. Но в этом нет ничего необычного. В данный момент. В этой стране. Каждый кого-то теряет, но это не причина быть, как вы говорите, «трудной». Вероятно, я всегда была такой.
— Вы бросаете мне вызов?
Кусок бифштекса по-прежнему висел на его вилке.
— Что вы имеете в виду?
— Вы хотите, чтобы я пробил вашу броню? Открыл вас, как банку сардин?
— Разве вы не умеете улыбаться более лирично? Вы же писатель, в конце концов! Если вы собираетесь завести со мной роман, то могли бы делать это поэтичнее!
Он немного подался вперед.
— Но вас ведь не интересует эта чепуха, не так ли? Вы хотите от меня чего-то иного!
— Правда? И чего же я от вас хочу?
— Вы хотите стать известной! По-настоящему известной.
— О! Я думала, вы скажете что-нибудь поинтереснее!
О'Коннелл слегка хихикнул, затем засунул кусок бифштекса в рот и принялся жевать. Грейс наблюдала за его губами. Думала о его губах. Каковы они на вкус?
— После выхода «Видения» он озверел, — заявила Маргарет, завтракая в «Карлтоне» треской, приправленной карри. — Вы же знаете, как деньги портят человека!
«Как будто кто-то из нас может это знать?» — думала I рейс, ковыряя вилкой салат.
— Машины. Женщины. Вечеринки. Драки. Его всегда выставляли из отелей. Году, кажется, в 1920-м его выгнали из маленького городка в Пенсильвании. А однажды во Франции его даже арестовали. На Ривьере. Сначала он подрался с владельцем ресторана. Кулаки ходили ходуном, тарелки летели во все стороны. Затем, когда его с друзьями выставили, он вскарабкался на статую лошади и принялся кричать и петь, отказываясь спуститься. В конце концов полиции пришлось принести лестницу и снять его. Ему, конечно, удалось выкрутиться!
