— Свобода дороже стоит! — с пафосом заявил немец. Но все же уступил. — Будет тебе сто. Как идола предоставишь — и деньги, и свидетельство, и отпускную получишь...
Жиляй вздрогнул от шороха веток над головой. Вскинув голову, он увидел на краю ямы широкоплечего вогула, с холодным любопытством смотревшего на пленника. Копье в его руке было нацелено прямо в лицо Григория. Инстинктивно заслонившись ладонями, бородач заполошно крикнул:
— Эй, не замай! Я к шаману иду!
Вогул продолжал бесстрастно изучать Жиляя. А тот все заклинал:
— Дело у меня к нему, слышь, дружба... Ты пику-то убрал бы...
Едва приметным движением вогул метнул в яму свернутую в кольцо веревку. А когда Григорий ухватился за ее конец, бросил:
— Ружье привяжи!
Вытащив фузею наружу, он вскоре снова опустил веревку.
Как только Жиляй перевалился через край ямы, вогул что есть силы ткнул его носком ичига под ребро. И пока пленник приходил в себя, завернул ему руки за спину, сноровисто связал. Потом затянул один конец веревки у него на шее, другой намотал на кулак.
— Шаман хотел? Пойдем шаман...
И двинулся в сторону от тропы.
С трудом поспевая за ним, Григорий прохрипел:
— Куда ведешь?! Правду тебе говорю: к шаману надоть! Слово к нему есть.
Поводырь остановился. Насмешливо прищурив глаз, сказал:
— Ворга дурак плутает. Мы короткий путь ходим...
Иван и Алпа шли рядом, держась за длинный шест, на другом конце которого был укреплен толстый обрубок ствола высотой в рост человека. Через отверстие в нижней части бревна была пропущена ось; на ней были насажены сосновые кругляши с выбитой сердцевиной.
Неровные колеса эти крутились вразнобой, отчего болван все время раскачивался, как пьяный.
Когда вышли на склон каменистой осыпи, пришлось идти гуськом, то и дело сменяя друг друга у «правила». Вдруг метнулась огромная глыба. На болвана обрушилась целая лавина камней. Побратимы едва успели отскочить назад.
С оторопью смотрели они, как в потоке валунов, низвергающемся по отвесному склону, в щепу дробится деревянное «тело» болвана.
— Не выдал, слава те... — утерев испарину со лба, выдохнул Иван.
— Нового ладить надо, — деловито сказал Алпа, оглядывая опушку в поисках сухостоя.
Мать Ивана осторожно гладила Анну по волосам, а та со слезами в голосе сбивчиво говорила:
— В неметчине, сулит, жить будешь... В комнате мужиков да баб каменных наставлю... Показал на картинке — срамота, голые, а кои без рук, без головы...
— Никто тебя не отдаст, кровная, — подрагивающий голос женщины звучал жалко, приниженно.
