И подхватил под локоть бородача, слезавшего с лошади.
— Привет тебе от крестового, — каким-то заговорщическим тоном сказал чернявый.
Вогул с тревогой воззрился на него.
— Был у тебя Ванька?
Евдя, не дрогнув ни одним мускулом, продолжал молча смотреть на гостя.
— Антипа меня послал — сродником ему прихожусь. Сам-то в гошпитали заводской лежит. Велел Ивашку возвернуть: все, мол, отменили приписку...
Евдя сокрушенно хлопнул себя по бедрам и покачал головой. Кивнул бородачу в сторону землянки: заходи.
Когда уселись на расстеленной шкуре, вогул сбивчиво заговорил:
— Грех... грех мой... отказал парню... Второй день маюсь, что отпустил. Он, видать, вверх по речке пошел... Разве что из наших кто ему воргу-то показал... Ой, не знаю, живой ли...
— Так, может, догоним? — нетерпеливо спросил чернявый.
Евдя, не говоря ни слова, поднялся, повернул мешок с серебряным блюдом «ликом» к стене. Превозмогая страх, пробормотал:
— Тайгой если идти... По речке-то далеко... Лошадь, однако, здесь придется оставить.
— Я и по-пешему привычный, — странно усмехнулся бородач. — По тайге-то верст тоже намерено...
Фогель сидел рядом с Анной на деревянном диване и задыхающимся голосом говорил:
— Анете, мое счастье в твоих руках. Если ты скажешь «да», я увезу тебя в Саксен, в самый красивый город в целый свет — в Дрезден.
Он опять путал падежи и примешивал в русские фразы немецкие слова. Оттого, что девушка упорно молчала, терзая пальцами конец красной ленты, выпущенной из косы, он еще больше волновался. Да и желание говорить попроще делало его речь более «немецкой», чем обычно. Он сознавал, что выглядит глуповато, но ничего не мог поделать с собой и оттого злился, краснел.
— О, ты не понимаешь, как это красив. Фонтаны... Ты слышал, что это?
Анна отрицательно покачала головой.
— Как тебе изъяснить?.. Это когда из много-много железных трубка бризгает вода. О-ошень красиво. Возле дворец курфюрста о-ошень много фонтан.
Но девушка оставалась холодна к прелестям Саксонии.
— Ты думаешь, почему Фогель сидит в этом глюпый холодный страна? Никто не знает музик, не знает политес. А Фогель сидит. Может быть, он тоже глюп? Думмкопф? — Он постучал себя костяшками пальцев по темени. — Не-ет, Фогель приехал заработать гельд. Деньги. Уже пятнадцать лет работал — кое-что есть, хе-хе-хе...
— Мишка-то тоже все деньгами прельщал, — вдруг вырвалось у Анны.
Но, сказав это, она сама испугалась и даже прикрыла рот ладошкой. Поспешно заговорила, явно стремясь загладить впечатление от своих слов:
