* * *
Если на пути в Тюрино Мерген, казалось, непрестанно слышал поторапливающий голос комбата, то теперь, наоборот, то и знай раздавалось страдальческое: «Потише! Потише, Мергеша! Мергуля!»
И каких только ласкательных окончаний к его имени не цепляли раненые, лежавшие по двое на возу! Впрочем, случалось, что на ухабах и кочкарниках жалобные и ласковые просьбы переходили в «мать-перемать». Но Мерген на все реагировал очень терпеливо и участливо – то попридержит коней на тряском месте, то край воза приподымет, даже остановит подводу, чтобы высмотреть дорогу помягче. Теперь болотное месиво не так пугало, как кочкарник да корни старых деревьев, переползающие через дорогу. Каждый возглас раненого горячей болью отдавался в сердце Мергена, и он готов был нести на плечах всех этих страдальцев.
Семерых смелых дали ему в санчасти для перевоза в госпиталь. Врач так и сказал, когда погрузили раненых на возы и накрыли брезентом:
– Семерых самых смелых доверяю тебе, товарищ Бурулов. Не потому только смелые, что это самые отважные разведчики, а лейтенант вообще герой из героев. А потому, что они решились на такой путь в санбат. Каждому нужна сложная операция в условиях госпиталя. Ехать на бричке по лесному бездорожью – это хуже, чем подползать к окопам врага по минному полю – не знаешь, в какой миг взорвешься. Особенно береги лейтенанта, – и доверительно, только одному ему, Мергену, сообщил, что лейтенант Воронов побывал во вражеском тылу и многое знает, что перед операцией с ним должно говорить высокое начальство. Об этом Мерген должен будет сразу же доложить своему командиру. А громко, для всех, врач добавил: – У лейтенанта две пули в легком. Чуть на бок перевалится, может погибнуть. Так что ты с него глаз не спускай. Ну да у тебя, видно, добрая душа.
А дорога, хотя возвращались по своей же колее, казалась все более тряской. На болоте было помягче. А в лесу все корни так и ползли, как ожившие удавы, под колеса. Мерген то и знай подходил к своему возу, где лежали лейтенант и снайпер – самые «тяжелые». И как же он обрадовался, когда увидел на лесной поляне забытую кем-то копну сена! Правда, перед погрузкой во дворе санчасти раненых укладывали на солому. Но в пути она так спрессовалась, что уже не смягчала тряски. И теперь хорошо было бы подложить сена, хотя бы под самых «тяжелых». Обоз вышел на поляну, покрытую жухлой, прибитой осенними дождями некошеной травой.
«Копна прошлогодняя, – понял по этой траве Мерген. – В этом году здесь не косили. Ну да хоть и прелое сено, все же будет помягче лежать…»
