К переживаниям за опоздание добавилось еще это непонятное состояние Бадмы. Кровь остановили сразу. Рана всем показалась поверхностной, может быть просто глубокой царапиной. Но почему он молчит? Не случилось ли сотрясение мозга от удара? Мерген видел себя на гауптвахте по возвращении в часть. Но мучило его не это. Что скажут в родном хотоне? Свой своего пришиб? А уж Бадма сумеет все разукрасить так, что хоть на глаза людям не показывайся.
А Бадма, чувствуя, что Мерген встревожен своим поступком, делал вид, что все еще не пришел в сознание. Он рассчитывал попасть в госпиталь и там хоть немного отлежаться. Говорят, что немцев скоро попрут и отсюда. Хорошо бы это время побыть в тылу, в тишине… Ну а если с госпиталем ничего не получится, то этот случай поможет Бадме прижать Мергена и кое-что выгадать. Ведь можно очень долго ссылаться на боль в голове и отлынивать от трудных и опасных заданий. А уж ходить пешком рядом с лошадьми Бадма больше не будет. На то они и лошади, чтобы на них люди ездили.
Когда обоз подошел к деревне, навстречу пахнуло пороховой гарью, дымом пожарищ. Где-то совсем близко строчил пулемет да раздавались редкие винтовочные выстрелы. Бадма прищуренным левым глазом посмотрел на Мергена, все так же ведущего лошадей на вожжах, глянул в сторону задымленной деревни – и мороз прошел по спине. Она состояла всего лишь из одной улицы. И сразу же за огородами по высокому бугру тянулись окопы. За этим бугром, наверное, такие же окопы немцев, и они оттуда стреляют, а он лежит на возу такой огромной мишенью, ничем не прикрытый. Другие могут в любой момент лечь, укрыться. Бадма решил при первом же удобном случае «упасть» с воза.
Но из-за первого дома, к которому подъезжал обоз, вдруг выскочили красноармейцы и с криками «Ура!» бросились к Мергену. Бадма уже совсем было приготовился свалиться с воза, уверенный, что где-то рядом немцы, на которых бегут в атаку эти бойцы. Но увидел усатого старшину, который уже подбежал к Мергену и, широко раскинув руки, обнял его и стал целовать. Подбежали другие, подхватили обозного командира и тоже начали его тискать в объятиях.
От зависти у Бадмы выступила слеза. Он единственный пострадал в этом пути, а Мергену вся слава.
– Спасибо, ребятки! Спасли, родимые! – премел усач. – А то второй день у немцев занимаем патроны. А они ж, проклятущие! Пока его в землю не вгонишь, ни за что не даст ни одного патрончика! Тяжко с ними… – Он уже сам вел под уздцы коней первой подводы и все говорил, говорил…
