Новость о том, что в доме Цеди открылась школа-интернат, где дети бедняков будут обучаться и жить на полном государственном обеспечении, распространилась по всем окрестным хотонам. И к началу учебного года потянулись сюда пешком и на лошадях родители с детьми.
Дети в школе проходили медицинское обследование, санобработку. Их мыли в бане, наскоро оборудованной в пристройке, где у Цеди раньше хранилось охотничье снаряжение. Детей стригли. Вместо грязного рванья им выдавали новую одежду и обувь. Размещали их в большом доме Цеди по нескольку человек в комнате. Они спали на пружинных железных кроватях, на мягких матрацах, укрывались теплыми шерстяными одеялами.
Двухэтажный дом Цеди, куда был ранее запрещен вход бедным калмыкам, наполнился шумом и смехом счастливой детворы. Достоянием учащихся стали фруктовый сад и стройные тополя, образующие небольшой парк. Под деревьями не умолкали ребячьи голоса. Они здесь играли в мяч и другие дотоле неизвестные игры.
Глядя на них, Шиндя, ставшая поварихой в столовой интерната, как-то сказала:
– Живут беззаботно, как лебедята в камышах.
Особенно ее радовало трехразовое питание детей, которые до этого никогда дома не наедались досыта.
В школе-интернате был установлен твердый распорядок дня. Утром поднимались по команде. После умывания делали зарядку на свежем воздухе. Завтрак подавался точно в назначенное время. Потом дети собирались на занятия – доставали из тумбочек учебники, тетради. Теперь в школе было два учителя. До обеда они занимались с двумя младшими классами, а после обеда – с третьим и четвертым. Старших классов пока что совсем не было.
Теперь, когда третий класс, в котором учился Мерген, отделился, сын охотника увидел, что он выше всех ростом и застеснялся. Но Кермен успокоила его и обещала ему помогать. Сама она уехала в город, в пятый класс. Мергену стала присылать интересные книги и даже подарила счеты. В школе ни у кого не было таких маленьких удобных счетов. Мерген был уверен, что только с их помощью стал лучше всех в классе знать арифметику.
* * *
Цедя искоса посматривал на новую жизнь в его доме и от бессильной злобы только стискивал зубы. Желчь вскипала, когда он видел резвившихся в его саду детей. Ночами спать не давали кошмары, мягкая постель колола бока. Он осунулся и выглядел как высохший на корню тополь.
Вечерами, когда стихал шум детей. Цедя вставал с постели, брал железную трость, трижды обходил свой дом вокруг, читая про себя молитвы и заклинания. Потом входил в сад, молил всех бурханов, чтобы они послали гибель на урожай, чтобы плоды с деревьев осыпались. А, созревшие и попадавшие на землю яблоки он со злобой растаптывал ногами. Мало-помалу он начал молиться и злым духам, призывая их на головы новых хозяев. Домой возвращался взвинченный и разбитый настолько, что не мог уснуть. Как ни зажмуривал глаза, сон не приходил. В такие часы он предавался сладким воспоминаниям о прошлом. Видел себя и жену еще молодыми. Жизнь тех времен казалась ему навеки растаявшим миражом. Со злорадством вспоминались слова Натыра о том, что дом этот строился в голодный год. Тогда все бедняки рады были случаю поесть за любую работу. И действительно весь аймак участвовал в строительстве. Пока строился дом, дармовые рабочие навезли чернозема, разбили фруктовый сад и обсадили тополями. Воду из озер возили в бочках, установленных на телегах, которые тащили батраки, впрягаясь вместо верблюдов. О-о, тогда они были покорными, как рабы…
