Слуга, сам того не зная, вывел Инвари во внутренний двор замка, а оттуда, через неприметную калитку, открывающуюся поворотом факельного кольца в стене, к хозяйственным постройкам, среди которых Инвари потерял его из виду. Но теперь Инвари запомнил каждый поворот, и без труда смог бы вернуться обратно. Сейчас же он двинулся в город.
"Истинный характер города, как и человека, виден на его спящем лице", — думал он, с наслаждением вдыхая свежий воздух. Он запретил себе думать о том, кого накануне он встретил в подземелье. Пока.
Он ловко пробирался вдоль стен домов, обходя кучи мусора и подозрительно шевелящиеся тени. Рука его твердо сжимала рукоять кинжала, и не поздоровилось бы тому, кто решился встать у него на пути.
Инвари безошибочно выбрался из паутины центральных переулков и углубился в темные бедные районы. Огнями здесь освещались лишь редкие трактирные вывески, да места стоянки сторожевых патрулей. Окна домов были старательно занавешены изнутри и, как Инвари не старался, ему не удавалось заглянуть в них.
Двух-трех этажные дома, лавки и богатые подворья давно остались позади, когда он впервые услышал лязгающие шаги стражников. Он бесшумно перескочил ограду бедного домика, больше напоминавшего сельский, нежели городской, и затаился. Отряд прошел мимо. Инвари собрался продолжить путь, как вдруг, через неплотно прикрытую створку окна, до него донесся тихий смех. Он застыл, словно громом пораженный — это был первый смех, который он слышал вне дворца. Он подкрался к окну и заглянул внутрь.
Смеялась немолодая женщина. Поблекшая и усталая, со следами тяжелой болезни на лице, она, нежно смеясь и гортанно напевая, мыла в большом корыте девочку лет семи с чудесными белокурыми волосами. Инвари невольно залюбовался облаком белокурых локонов, спадающих на худенькие плечи ребенка. Мать, напевая, целовала дитя и перебирала ее тяжелые пряди, не сводя с них восхищенных глаз. Как вдруг печаль легла на ее лицо, тревога тенью обвела запавшие глаза. Она торопливо отошла куда-то, а когда вернулась, ее руки были черны — она несла золу и ее высыпала на чудесные волосы дочери. Инвари чуть не вскрикнул от удивления. Так она посыпала волосы дочери пеплом, пока они не стали грязно-серыми. Тогда она собрала их и спрятала под платок, повязав его на ильрийский манер — так, чтобы ни одна прядь не выбивалась. Умыла серьезное чумазое личико девочки и, завернув в простыню, унесла прочь. На миг Инвари показалось, что в глазах обоих явственно промелькнул страх.
