На него уставились две пары глаз.
— И как прошло сегодняшнее путешествие моего нового офицера в эту навозную кучу, которая называется Вайдкоум?
Сарказм всегда с легкостью слетал с тонких губ шурина, который сейчас занимал второй стул. Хотя он являлся братом Матильды, его лицо было столь же узким и длинным, как ее — широким, но глаза, холодные и голубые, были точь-в-точь, как у сестры.
— Добрый день, сэр шериф, хотя я не ваш офицер. Я подчиняюсь непосредственно королю, который меня и назначил.
Сэр Ричард де Ревелль вздохнул, и на его губах заиграла снисходительная улыбка, словно у родителя, потакающего капризам своенравного дитяти.
— Ну конечно, Джон, конечно же! Правда, вероятность того, что тебе когда-либо доведется отчитаться о своих подвигах перед нашим добрым королем — или даже увидеть его воочию, — ничтожно мала. Ко мне поступают из Франции заслуживающие доверия сведения о том, что он намерен никогда больше не ступать на английскую землю.
— Что, надо сказать, говорит о его благоразумии, — хмыкнула Матильда. — Будь на то моя воля, ни дня бы я больше не пробыла в этой жалкой дождливой стране, где полно саксонцев и корнуолльцев.
Однажды, в далекой молодости, она несколько месяцев провела у родственников в Нормандии, и с тех пор любила изображать роль мученицы, сосланной из Нормандии вопреки ее воле, хотя родилась она в Эксетере и почти всю жизнь прожила в Девоне.
Джон слышал подобные причитания бессчетное количество раз, но это отнюдь не уменьшало раздражения.
— Может быть, король и далеко от Винчестера или Лондона. Тем не менее он соверен этой страны, Ричард. А мы были и остаемся его подданными, где бы он ни находился.
Покровительственная улыбка не сошла с лица шерифа с тоненькими черными усиками и заостренной бородкой.
— Полностью с тобой согласен, братец, и, полагаю, как раз тебе-то и не стоит напоминать, что я являюсь его законным представителем в этом графстве. О чем только думал верховный суд в сентябре, когда принимал решение о введении должности коронера, ума не приложу.
Джон никогда не отличался большим терпением, и хотя подобные споры вспыхивали с завидной регулярностью, насмешка подействовала на него, как красная тряпка на быка:
— А я в очередной раз поясню тебе, в чем дело, любезный шурин. Причина вся в том, что слишком большая часть того, что причиталось королевской казне, почему-то оказывалась в кошельках шерифов. Так что у Хьюберта Уолтера хватило здравомыслия, чтобы поставить в каждом графстве надежного человека — коронера, — который заботился бы об интересах казны, а не о своих собственных.
