оказался закрыт. Вдоль нескончаемой улицы Юрия Гагарина тянулись огромные щиты
наглядной агитации, вполне заменявшей наглую рекламу. Трудно было спорить с
плакатом, декларирующим свободный мирный труд советских людей, и с другим,
показывающим истинное лицо американской военщины. Еще один плакат изображал
белокурого германца и русоволосого советского человека, рука об руку идущих в
Светлое Будущее (кто-то написал пониже квадратными буквами: "Смерть нацистам").
Я вернулся в центр и долго бродил по магазинам, рассматривал товары, и даже
купил в книготорге карманный атлас Украины. В магазине продавались еще полнее
собрание сочинений Эрнста Юнгера, "Мифологический словарь" и свежий
стенографический отчет о XX партконференции 1994 года. Уже стало смеркаться,
когда я вспомнил, что ничего не ел, и один за другим заглотал пять еще горячих
бубликов с маком.
Войдя во двор моего дома, я увидел едущую на роскошном голубом велосипеде Зину,
которая крикнула мне вдогонку:
— Антон дома, и тебя ждет!
На противоположной от дома стороне двора возвышалась гигантская труба котельной,
которая, как Эйфелева башня, была заметна из любого конца Орехова. Я помню,
когда еще дед служил в милиции, какая-то полоумная жена уголовника-рецидивиста
(его только что посадили в четвертый раз), ставши посреди двора, орала во
всеуслышанье, что "повкыдае усих нас" в эту трубу (ее потом, кажется, забрали в
психушку).
Антон сидел на кухне, что-то писал и живо отреагировал на мое появление:
— Какое вероломство! Ты только подумай! Она приехала только для того, чтобы
сообщить мне о том, что не собирается выходить за меня замуж!
— Антон… Нам бы ваши заботы!..
— Кому вам?.. А…
Он разорвал уже почти написанное письмо и сказал:
— Ладно, брудер. Идем наверх, к Гале, познакомлю, — и, заметив сомнение на моем
лице, добавил, — А зачем же еще ты сюда приехал?
Его логика была неоспорима, и я последовал за ним.
Галя встретила нас в домашнем зеленом халате с какими-то иероглифами на
лацканах. Она угостила нас салом, вареными раками и молдавским вином, а сама
рассказывала (уже в своей версии) историю об умершей старухе, причем найденная
сумма увеличилась до двадцати тысяч. Я до неприличия много ел, а Антон
демонстративно жаловался на жизнь и женское вероломство и сетовал на потерю трех
лет, "лучших трех лет" жизни. Галя его утешала и дивилась, что он, будучи
комсомольским вожаком, не может найти себе девушку. Вся квартира Гали (а ведь
когда-то это была моя, то есть Вальдемарова, квартира) была выдержана в японском
