частью сблизились с евреями и ввели обрезание и большинство ветхозаветных
пищевых запретов.
Вернулся я около пяти вечера, когда все вокруг уже посинело от сумерек, а мороз
усилился до невыносимости. Мой двойник был дома:
— Все прошло как по маслу. Я перед началом положил украдкой твою купюру на стол
Президиума, они ее вскоре обнаружили и все заседание рассматривали с очень
удивленным видом — и, разумеется, не вникали в суть происходящего.
— И чем все закончилось?
— Нам обоим вынесли по выговору: мне — за разжигание национальной ненависти, ему
— за варварское обращение с книгами, с запретом пользоваться университетской
библиотекой в течение трех месяцев, а его сестра предстанет перед подобным
судилищем за свои античеловеческие сионистские убеждения. А ты где пропадал?
— Осматривался. Заметил, кстати, что у вас машин в два раза меньше, а
загрязненность воздуха пропорционально ниже… Вероятно, я останусь здесь
надолго, а может и навсегда.
— Космология пространства у нас развита не ахти, но кое-что я узнаю по поводу
твоего "чуда". Оно, несомненно, имеет вполне научное объяснение.
— Плохо то, что я никого не предупредил, там, у себя… Поставь себя на мое
место…
— Да, это скверно… Так что вот, Виола, если я когда-нибудь бесследно исчезну,
сделай и это невероятное, но очевидное предположение.
— Да я уж надеюсь, что не придется, — отшутилась она.
— Мы с тобой идентичны, — продолжал Вальдемар, нарезая аппетитную розовую
ветчину к ужину. — Это, с одной стороны, хорошо, а с другой — плохо. Ситуация, с
одной стороны, банальна (как в фильме об Электронике)…
Я понимающе кивнул.
— Мне бы не хотелось впутывать в это дело официальные органы, но рано или
поздно…
— Но ведь не съедят же они его, в самом деле, — сказала на это Виола.
— Верно, — согласился ее муж. — Но ситуация пока терпит. Тебя ждет поездка в
Германию, что будет, я думаю, для тебя довольно небезынтересно. Ты был там, у
себя, за рубежом?
— Понятие "за рубежом" у нас неопределенное, — ответил я. — Бывшие республики
СССР называются "ближнее зарубежье", и попасть туда просто. А прочая заграница —
"дальнее зарубежье". Я был двухлетним малышом с родителями в Польше.
— Польша у вас в границах 39-го года?
— Нет, в 45 году к ней присоединили Силезию, Померанию, — я заколебался,
припоминая нюансы политической географии тридцатых годов, — Данциг, половину
Восточной Пруссии и Белосток.
— А что же у нас было в 45 году? — задумался он. — Гражданская война в Бразилии
