только плохие, крохотные жилые ячейки, это не устраивало отца и мать. Других жителей тоже, хотя все-таки кто-то согласился и съехал, говоря, что могут и ничего не дать. Я не понимала, как это возможно. И вдруг однажды ночью в нашем поселке произошел огонь. Мы спаслись с минимальным количеством вещей. И вынуждены были поселиться в предложенном нам двухкомнатном помещении, где мы с сестрой и младшим братом притеснились вместе.
Мама была всегда озабочена, а отец не унывал. Он сердился на окружающее, но сердился весело, каждый вечер нейтрализуя ситуацию алкоголем. Мама говорила ему, что вместо этого он мог бы найти вторую работу, папа отвечал, что вторая работа – это так же глупо, как вторая жизнь: надо одну прожить достойно.
– И ты считаешь, что живешь ее достойно? – спрашивала мама.
– Более чем, – отвечал папа.
Мы любили его за то, что он нас любил, а мной восхищался за мою редкостную красоту, хотя старался не выделять меня, чтобы не было обидно Денису и Ларисе, которая тоже была вполне красивой девушкой.
Мне нравилось учиться в школе, хотя мешал с детства агрессивный интерес ко мне мальчиков. Но я овниманивалась учебой и старалась не замечать. Подруги с наступлением половой зрелости начинали отвечать мальчикам, то есть уже подросткам и юношам, взаимностью в той или иной мере, но мне это казалось смешно. Они мазали себе глаза черным, губы красным, старались одеждой и другими способами подчеркнуть свою привлекательность, я понимала, что это естественно, что это вытекает из законов природы, но все равно мне это казалось каким-то глупым – постоянно хвалиться собой и чувствовать себя на бесконечной (место, где много и напоказ торгуют). Я не стремилась слишком красиво одеться и показать свои части тела, Лара порицала меня и говорила, что я не умею себя подать. Я отвечала, что я не какое-то блюдо, чтобы себя подавать. Она смеялась и говорила, что жизнь женщины – это выставка-продажа, что бы там ни говорили феминистки, это вечный бой за лучшего мужчину и лучшее место под солнцем.
– В таком случае я не хочу быть женщиной, – сказала я, рассердившись. И объяснила: – То есть не хочу вот этого всего, как у наших девочек в школе. Глазки, ужимки, хи-хи, сю-сю – будто в самом деле каждая себя хоть немного, но предлагает.
– А ты себя не хочешь предлагать?
– Нет.
– Надеешься на свою красоту?
– Нет. Просто об этом не думаю.
– А если тебе кто-то понравится? – допытывалась сестра. – Ведь ты будешь что-то делать? Чтобы ему тоже понравиться, чтобы у других отбить его?
