Дорогой мой Никита! Я тороплюсь рассказать тебе о себе, чтобы ты меня знал. Я хочу также рассказать людям о том, каким ты мог быть, а для меня был реально, настолько часто я думала о тебе. Если никто не думает о человеке, его будто и нет, ведь так? А если кто-то думает постоянно и живо, то он живой, правда?
Еще я должна записывать, потому что боюсь потерять память. Если я потеряю память, я фактически умру. А если умру я, умрешь и ты. И никто не узнает, что ты был.
Итак, сыночек, агу, агу, как почему-то говорили в старину мамы и бабушки, меня зовут Дина Василий Лаврова. Судя по отчеству (среднему имени), моего отца, твоего деда, звали Василий. Василий Андрей Лавров. А мою маму, твою бабушку, звали Алевтина Георгий. Мама мыла раму. Не обращай внимания. У меня некоторые слова идут самовыговором, я их не понимаю, но оставляю: может, они что-то значат?
Мой отец работал в системе трубопроводного обеспечения водой жилых помещений. Мама тоже работала – на пищепроизводительной фабрике, чтото связанное с молочными продуктами. Еще была бабушка Нина, мама отца. Она умерла в моем детстве. Были у меня также старшая сестра Лариса, Лара, и младший брат Денис. Лариса работала в магазине, продавала белье. Это то, что люди надевали под верхнюю одежду, когда еще существовало различие между верхней и нижней одеждой. Белье – от слова «белый», хотя оно часто было цветным. Таков закон: вещи меняются, слова остаются.
Денис учился в младшем классе школы, а я уже заканчивала школу и была счастлива, несмотря на контрапункт моей красоты и окружающей меня в родном очаге бедности. Чем я была счастлива? Ничем, сынок, просто своей молодостью и своим существованием. Ты спросишь: как сопрягается мой рассказ о благополучии времени с очагом бедности? Очень просто – всем хорошо не бывает. Если бы кому-то предложили отправиться на машине времени, которую, предвижу твой любознательный мальчишеский вопрос, так и не изобрели, куда-нибудь, например, в античные времена, каждый представил бы себя перед отправлением полководцем, или патрицием, или ученым, или скульптором. Но ведь он мог бы оказаться и рабом, и даже скорее всего – рабов было больше. А жизнь их была страшной, бессмысленной, скотской. Где память об этой жизни, кроме скудных сведений о рабских восстаниях? История не забывает ужасов, но все же приятное вспоминает чаще. Человек в этом смысле ничем не отличается.
Город Саратов, где я родилась и жила, находился, насколько я помню (а проверить не могу из-за недоступности книг, отсутствия систем поиска и невозможности у кого-то спросить – остальные вообще всё забыли), на южном побережье какого-то озера, образованного втекающей рекой. Он был весь покрыт зеленью деревьев, спускался к озеру, прибрежная зона вытянулась на несколько вогнутых внутрь километров, усыпанная золотистым песком и телами отдыхающих, приезжавших со всех концов страны и из-за границы. Вдоль пляжа выстроены были гостиницы, бунгало, увеселительные заведения. Туристический бизнес давал саратовскому бюджету животную (
