Крашеная администраторша прошла вперед и села на инвалидную лавочку.
— Не забудьте приобрести билеты, — сказала ей в спину девушка. — Следующая — базар.
Администраторша будто оглохла.
— Не забудьте приобрести билеты, — сказала девушка громче.
— Карточка! — отозвалась администраторша.
— Карточку надо предъявлять.
— Называется общественный транспорт, — заворчала администраторша. — Для удобства населения… Целый час торчала на остановке. Хоть бы скамейку сколотили…
Она нашла карточку, показала самой себе и спрятала.
— Напрасно говорите, гражданка. — Девушка обиделась за водителя и за новый автобус. — Часа вы не стояли. У нас экспресс. Интервал — семнадцать минут.
Но пассажирка даже не оглянулась.
— На кольцо приедут и ждут, пока народ в дверях не повиснет, — ворчала она.
— Зачем так говорить, гражданка. У нас экспресс. Интервал — семнадцать минут.
Губы у девушки дрожали. Пассажирка, видно, была опытная обидчица, знала, куда уязвить.
— Вчера тоже автобус ждала, — продолжала она высказываться. — Мокну под дождем, а ничего нет. Военный стоял, плюнул, пешком пошел. У них экспресс, а трудящие мокнут.
Кондукторша перестала возражать. Закусив губку, отделяла она на ладошке копеечку от копеечки. А пассажирка бубнила и бубнила.
— Угореть можно от твоей болтовни, — сказал дяденька с больным зубом. — Моложе была небось подводу за благо почитала. На своих на двоих в город топала, на одиннадцатом номере. А тут и лавки мягкие и радио играет, а ей все худо…
Оттого, что за нее вступились, глаза у кондукторши намокли, и, передавая сдачу, она выронила монетку. Денежка закатилась куда-то. Девушка нагнулась, будто искала монетку, а сама переживала там, за лавочкой, пока никто не видел.
— Копеешница! — сказала администраторша.
Ребята принялись искать. Кто-то предложил свой двугривенный. Девушка сердито отказалась. Дяденька, из-за которого вышло столько хлопот, стал отмахиваться — дескать, бог с ней, со сдачей.
Один Пастухов сидел, как кукла, считая, что такое поведение повышает его авторитет.
У мотеля вошли новые люди, и среди них невысокий, крепко сбитый парень, тот самый Игорь Тимофеевич, за которым дедушка Алтухов ездил на станцию.
Он чуть поседел с прошлого года. Сквозь черные волосы просвечивало темечко. В бархатных глазах его, наполовину прикрытых веками, и на гладком румяном лице устоялось выражение скуки — будто устал он и от людей и от самого себя. Тем не менее на нем был чистенький пиджачок и модные, гладко отглаженные брючки.
