— Монсеньор!
Журден низко поклонился и вышел из комнаты, а вслед за этим почти сразу вошли две горничные. Они присели перед Луи, который, ничуть не стесняясь, разделся перед ними донага и полез в огромную бадью, стоявшую посредине комнаты. Под восхищённые взгляды горничных он погрузился в воду, чувствуя приятное блаженство. Луп несколько раз окунулся головой в воду а затем стал приглаживать руками мокрые волосы. Его любопытный взгляд скользил по довольно приятным на глаз очертаниям тел горничных.
— Вы и дальше собираетесь стоять? — поинтересовался Луи.
— А что нам делать?
Луи, улыбаясь, развёл руки, показывая на тело.
— Искупайте меня! Можете не церемониться со мной. Делайте всё, что вам заблагорассудится… Ну же, смелей, — приободрил стоявших в нерешительности горничных Луи.
Отбросив всякую скромность и жеманство, две пары ручек заскользили по телу Луи. Он откинулся назад, предаваясь блаженным ощущениям.
Поднимаясь по лестнице, Генриетта решала: стоит ли навещать графа сейчас или подождать, пока он выздоровеет.
Он болен, вероятно, лежит сейчас в постели и стонет от боли, и она причина того состояния, в котором он находится. Вряд ли уместно говорить о том, что он должен покинуть дворец. «К чёрту уместность! — раздражённо подумала Генриетта. — Пойду скажу, пусть проваливает из дворца. Но это будет выглядеть очень некрасиво, — укорила её совесть. — Рано или поздно ему всё равно придётся уехать. Так что, видимо, придётся сказать сейчас». Приняв решение, успокаивающее её совесть, Генриетта направилась к комнате графа.
Приблизившись к двери, ведущей в комнату графа, Генриетта различила смех.
— Странно, — пробормотала Генриетта.
Она прислушалась. Смех повторился. И, судя по всему, смеялся не один граф. Она явно различала женский смех.
«Это не может быть то, о чём я думаю, — подумала Генриетта, её охватывала злость, — только не здесь, не в моём доме, не у меня под носом, хотя этот мерзавец на всё способен. Неужели…»
Её мысли прервали громкие взрывы хохота и чарующий голосок графа:
— Не беспокойся, милочка, это чудовище наверняка точит свои коготки и строит дьявольские планы.
Генриетта ни на мгновение не усомнилась, что эти слова адресованы ей. Не раздумывая, она распахнула дверь и тут же замерла при виде представившейся сцены.
Обнаженный Луп сидел в бадье, наполненной горячей водой. Справа и слева от него стояли раскрасневшиеся горничные. У стоявшей справа были обнажены груди, платье свисало к полу. Вторая мыла графа, положив одну ногу внутрь бадьи. Нога была обнажена до бедра. На ней… на ней лежала рука графа, и, что ещё хуже, она гладила её. При виде хозяйки горничные застыли в ужасе, словно в одночасье превратились в каменные пзваянья, а Луп — он явно наслаждался моментом. Он даже не перестал поглаживать бедро горничной, при этом не спуская пристального взгляда с Генриетты, которая была, по его мнению, в сильнейшей ярости. Но прежде чем Генриетта обрушилась на них с праведным гневом, раздался невозмутимый голос Луи:
