— Все свидетели согласны в одном: она не паниковала и не кричала. Мы можем показать вам запись. Она вела себя очень храбро, когда эти монстры захватили ее. Не понимаю, как можно быть такой отважной, когда огромное чудище поднимает тебя в воздух, но, уверяю вас, сэр, те, кто видел…
— А я понимаю,— сказал Кармайкл.
Он отвернулся и на мгновение снова закрыл глаза, глубоко вдыхая горячий задымленный воздух.
Этого следовало ожидать, подумал он. Все так и должно было произойти.
Стоит ли сомневаться, что, как только стали распространяться новости о прибытии инопланетян, она отправилась прямиком к месту их приземления. Конечно. Если кто-то в Лос-Анджелесе и хотел встретиться с этими созданиями, увидеть их собственными глазами и попытаться поговорить или как-то по-другому войти с ними в контакт, то это была Синди. Она не боялась их. Она вообще никогда ничего не боялась. И разве эти мудрые высшие существа явились не с самого ГЕСТЕГОНА? Кармайклу было очень легко представить себе Синди в охваченной паникой толпе, бесстрашную и сияющую, улыбающуюся им даже в тот момент, когда они захватывали ее.
В определенной мере Кармайкл даже гордился ею. Но сама мысль о том, что она у них, ужасала его.
— Она на корабле? — спросил он.— На том, который стоит на поле сразу за зоной пожара?
— Да.
— Поступали от заложников какие-нибудь сообщения? Или от чужеземцев?
— Прошу прощения, но я не имею права разглашать эту информацию.
— Я весь день рисковал своей задницей, сражаясь с огнем! Моя жена в плену на чужеземном космическом корабле! А вы не вправе разглашать какую-то там информацию?
Улыбка на лице офицера была сродни улыбке мертвой рыбы. Кармайкл напомнил себе, что перед ним просто неопытный юнец; мальчишка, которому поручено выполнить грязную работу.
— Мне велели сообщить вам новости о жене,— спустя мгновение произнес офицер.— О других аспектах случившегося мне запрещено говорить с кем бы то ни было. Военная тайна, знаете ли.
— Понятно.
На мгновение у Кармайкла возникло чувство, будто он снова на войне, пытается выяснить хоть что-нибудь о расположении вьетконговцев в той местности, которую ему завтра предстоит патрулировать, и натыкается на ту же самую улыбку мертвой рыбы с той же самой многозначительной ссылкой на военную тайну. В голове всплыли названия, которые он не вспоминал десятилетиями,— Биньдинь, Фунен, Туйхоа, Сонгбо. Фанранг. Куангнгай. Перед глазами замаячили образы прошлого: скользкие тротуары улицы Ту До в Сайгоне; тощие ухмыляющиеся шлюхи в каждом баре; солдаты в красных беретах на всех углах; белый песок на побережье, кокосовые пальмы вдоль него — красиво, словно на картине; местные одноногие дети, хромающие на импровизированных костылях; пальмовый самогон, от которого в желудке вспыхивает пламя… И офицеры-штабисты, которые лгут тебе, лгут, лгут, всегда лгут. Его давным-давно похороненное прошлое, вызванное к жизни одной-единственной тошнотворной улыбкой.
