Андрей Петрович обернулся и увидел за своей спиной Кузьму.
— Это ты? — удивился полковник.
— Я, собственной персоной. Пойдём-ка отсюда поскорей.
Кузьма взял из рук командира чемодан и быстро зашагал впереди. Андрей Петрович, ничего не понимая, еле поспевал сзади. Наконец Кузьма свернул в какой-то двор и спустился в подвал.
— Ты куда меня привёл? — спросил командир.
— Переодевайся, — вместо ответа сказал Кузьма.
Он откуда-то достал чемодан и открыл его. Внутри лежал гражданский костюм и плащ.
— Зачем? — не понял командир.
— Вот тебе документы новые и билет.
— Какие документы, какой билет?
— Хорошо, что Ферзь успел предупредить меня, а то бы ты в Москве только до первого милиционера и смог дойти. Тебя уже ищут.
— Господи, какой бред!
— Бред или не бред, а теперь ты Смирнов Александр Сергеевич, учитель русского языка, в армии никогда не служил, сын потомственного рабочего, понял?
Андрей Петрович, а вернее Александр Сергеевич, натягивал на себя штаны и не верил, что такое могло произойти с ним.
— Господи, кто бы мог подумать, что мне, полковнику, придётся удариться в бега.
— Кстати, насчёт полковника, не вздумай где-нибудь рассказывать, про свои военные подвиги — вычислят сразу, даже ойкнуть не успеешь.
После того, как командир переоделся, Кузьма сложил его форму в чемодан и улыбнулся.
— Ну, вот и всё, — сказал он. — Теперь нам и сам чёрт не страшен. До поезда у нас есть время, пойдём в ресторан, простимся по-человечески.
И опять поезд, и опять расставание, только теперь его провожал не Николай, а Кузьма, только теперь он ехал не в Москву, а в Кемерово, только теперь он был не Андреем Петровичем, а Александром Сергеевичем.
Поезд медленно начал своё движение, на платформе офицер обнял стройного мужчину в широкой шляпе и похлопал его по плечу.
— Запомни, командир, — сказал офицер, — в Ленинград после войны без моего разрешения не приезжай.
— А как мне тебя найти?
— Я сам тебя найду. Теперь я единственный в мире человек, который знает кто ты и где ты.
— Неужели так будет вечно? — спросил гражданский.
— Когда-нибудь кончится, только до этого нам надо ещё дожить.
Поезд стал набирать скорость. Учитель русского языка в последний раз обнял офицера, догнал вагон, и скрылся в тамбуре.
Глава 6
Во всех госпиталях раненные, дела которых идут на поправку, испытывают, вероятно, одни и те же чувства — они маются. Им кажется, что ранение, с которым они попали в госпиталь, давно прошло, и врачи держат их, таких молодых, здоровых и сильных исключительно из-за перестраховки. Доктора, вместо того, чтобы скорее выписать раненого в боевую часть, руководствуются своим консервативным и далеко не патриотическим принципом. Бойцов, естественно, это возмущает и они суются во все медицинские инстанции, чтобы доказать свою правоту, но неизменно сталкиваются с глухой стеной непонимания. И только после того, как раненый поймёт, что его совершенно никто не понимает и что все его потуги абсолютно напрасны, он успокаивается. Единственной задачей для такого бойца становится убить время, и таким образом хоть как-то приблизить заветный день выписки. Бойцы слоняются по отделению, слушают байки таких же несчастных, как и они и сами в свою очередь рассказывают свои фронтовые истории, благо в слушателях дефицита никогда нет. Ну а если не было подходящей истории, так ведь и выдумать можно. Никакого греха в этом нет, ведь цель всего этого, не сказать правду, а убить время.
