Неожиданно в этом море раздался голос, который отличался от общего гула. Это был родной голос — живой.
Полковник опустил пистолет и стал искать этот голос. Искать так, как утопающий ищет ту соломинку, которая одна способна решить: жить человеку на этом свете или умереть.
Голос становился всё громче и громче. Он уже не звучал, а гремел, поливая кого-то отборным матом. Дверь комнаты открылась, и на пороге появился Ферзь. Боевой товарищ увидел в руках командира пистолет, быстро подошёл и вытащил оружие из рук.
— Всё плохо, командир? — спросил он.
Командир едва заметно кивнул головой.
— Козлы! — зло выругался Ферзь. — Однако это не выход, — он показал на оружие. — Сдаваться нельзя.
Эти слова словно вырвали полковника из мёртвого моря. Он забрал у Ферзя пистолет, вложил его в кобуру и решительно сказал:
— Я в Москву поеду.
— А я бы в бега подался.
— Нет, — отрезал командир, — я добьюсь справедливости.
— Когда уезжаешь?
— Сегодня.
— Надо до вокзала добраться, это часа три займёт, так что ты только к утреннему эшелону поспеешь.
— Вот и хорошо. Значит, есть время собраться.
— С Кузьмой не хочешь проститься, он здесь неподалёку.
— Нет. Ты же знаешь, где он служит. Если узнают, с кем он дружбу водит, сам понимаешь, что с ним будет.
— Наверное, ты прав, — сказал Ферзь. — Ты тут собирайся, а я за шнапсом сбегаю. Посидим немного, а ночью поедешь.
Ферзь вернулся только через три часа. Где его носили черти, командир так и не узнал. Да и не это было главное. Главное, это то, что в трудные часы своей жизни, Андрей Петрович не остался один. Главное, что был человек на свете, который понимал его, и которого понимал он, а это дорогого стоит.
Изрядно выпив и закусив, командир во всех подробностях рассказал своему другу не только историю, которая произошла в политуправлении, но и практически всю свою жизнь.
Ферзь, толи в силу сложившейся привычки разведчика, толи по каким-то другим причинам, практически ничего не говорил. Он много пил, мало говорил и внимательно слушал. Однако это нисколько не беспокоило Андрея Петровича. Ему было важно, что он не один, что есть человек, который понимает и сочувствует ему. Ему надо было — выговориться. И командир выговаривался, чувствуя облегчение и прилив жизненных сил.
— Однако, пора, — прервал рассказ полковника Ферзь. — Я довезу тебя до вокзала.
— Ты же пьяный. Водитель отвезёт.
— Не надо, чтобы ещё кто-то знал, куда ты едешь. А чтобы я был пьяным надо ещё три раза по столько выпить. — Ферзь показал на бутылки, стоявшие на столе.
