’а — исходная. Все, что исходило от Белль Морт, это были всего лишь клочки ее силы. Мы все были ее отражением. А сейчас оригинал ревел надо мной, рвал вопли из моего рта, и Огюстин мне вторил.
Ее сила рвалась из нас, рвалась заполнить зал и тронуть всех. Огги отгородил ее стеной и всю свою волю, свою мощь как мастера города бросил на то, чтобы удержать ее, но долго стена продержаться не могла. Я попыталась вызвать некромантию — мне удавалось когда-то изгнать Белль, но сейчас я не могла заглушить ardeur. Пока этот вопрос не будет решен, от меня толку мало.
Огги обрел дар речи раньше меня.
— Все вон, вон! Мы это долго не удержим, оно всю комнату заполнит!
— Это же передается прикосновением, — сказал Мика.
Огги покачал головой:
— Это не ardeur Жан-Клода, это от Белль. Достаточно стоять рядом. — Он содрогнулся, плечи у него ссутулились, будто поддаваясь под огромной тяжестью. — Сэмюэл, уводи своих. Ты не знаешь, что эта штука может тебя заставить делать.
У меня за спиной прозвучал голос — с гораздо более сильным французским акцентом, чем я привыкла слышать.
— Огюстин, что ты сделал с ma petite? Сила, давление… — Я обернулась к нему, и он замолк. — Белль Морт.
Это было сказано без интонаций, будто он подавил все эмоции, которые это зрелище у него вызвало.
Одет он был в свои фирменные цвета — черный и белый. Куртка черного бархата едва доходила до талии. Белые кружева сорочки выплескивались наружу из середины этой черноты — у шеи их держала камея, один из первых моих подарков Жан-Клоду. Кожаные штаны будто обливали ноги. Черные сапоги до колен — пожалуй, из самых простецких, что у него есть, но в его теле, скользящем к нам, ничего простецкого не было. Мы обе слишком хорошо знали возможности этого тела, чтобы купиться на такой камуфляж — потому что соединялись в некое «мы». И поскольку существовало это «мы», она знала, почему Жан-Клод убрал в хвост черные кудри. Она знала, почему одежда была элегантна, но из наименее дорогих вещей Жан-Клода. Почему на нем почти не было украшений: он хотел явиться таким, каким его видели когда-то приехавшие в гости мастера. Он хотел спрятать свою суть, оставить простор для догадок о том, какова его сила. Это была игра, с которой я не согласилась — по-моему, это значило их провоцировать: дескать, поглядите, какой я слабый, давайте давите меня. Жан-Клод на это ответил, что никогда не нарывался на неприятности оттого, что скрывал от других мастеров какие-либо свои способности. Этот образ действий в прошлом спасал ему жизнь.
