Я высказал свое мнение, когда посетил моего патрона в его келье на второй день выздоровления. Он согласился, что переоценил свои силы.
— В следующий раз я переночую там, — сказал он.
Я был поражен:
— Вы намерены туда вернуться?
— Да.
— Но если эти женщины нетверды в своей вере, вам следует вызвать их сюда.
— Они тверды, — перебил отец Августин. Он не говорил, а слабо и натужно каркал, но, приблизив ухо к его рту, я смог расслышать не только слова, но и уловить намек, слабое эхо неприязни, с которой он их произнес. И эта неприязнь, источник коей был от меня сокрыт, повергла меня в недоумение.
— Они нуждаются в духовном наставлении, — продолжал отец Августин, лежа с закрытыми глазами и обдавая меня зловонным дыханием. Кости черепа четко выделялись под его тонкой кожей.
— Но разве отец Поль не в силах его осуществлять? — спросил я, а он раздраженно, почти конвульсивно затряс головой.
— Нет, не в силах.
— Но…
— Отец Поль — простой человек и имеет на попечении более ста душ. Эти женщины родовиты, умны — насколько это качество, более свойственное мужчинам, может проявиться в женщине.
Он замолчал. Я подождал, но дальнейших объяснений не последовало. Тогда я осмелился высказать свое собственное:
— То есть, — заметил я, — если они обратились в ересь и отец Поль начнет их переубеждать, то они могут обратить и его. Это вы имеете в виду, отец Августин?
Голова его снова устрашающе дернулась, точно у одного из тех, кого не миновала чаша Божья и кто ни днем, ни ночью не ведает покоя. Недомогание лишило его обычного спокойствия и невозмутимости.
— Вы несносны, — пожаловался он. — Ваши насмешки… они терзают меня…
Охваченный раскаянием, я искренне попросил прощения.
— Отец мой, я виноват. Мне не следовало так говорить, это моя слабость.
— Это серьезное дело.
— Я знаю.
— И все же вы насмехаетесь. Всегда. Вы шутите даже с заключенными в цепях. Как мне вас понять?
И я подумал: слухом услышите — и не уразумеете[34]. Боюсь, так было всегда. К какому бы ордену ни принадлежали монахи, речи их тихи, смиренны, серьезны и немногословны.
— Отец Поль не обратится в ересь, — продолжил отец Августин, с клокотанием в горле. — Но, может быть, ему не удастся убедить.
— Конечно. Я понимаю.
— Этим женщинам необходимо пастырское назидание. Мой долг, как монаха ордена Святого Доминика, уберечь их от обращения в ересь. Я готов посещать их время от времени и заботиться о здравии их души. Это мой долг, брат.
— Конечно, — снова повторил я, ничего не понимая. Пастырство — это забота белого духовенства, а не ордена проповедников. Встречаются некоторые исключения (Гийом Парижский, как вы знаете, много лет был духовником короля), но кодекс ордена Святого Доминика, который, хотя и посылает наших братьев в самые дальние уголки земли, дабы нести миру слово Божие убеждающей силой сладкозвучного слога, хотя и позволяет простолюдинам приходить в дом наш и молиться с нами на вечерней службе, тем не менее не поощряет близости, возникающей между пастырем и паствой. И тем более — частых и свободных свиданий с женщинами.
