Пока я ставлю подпись под документом и благодарю за освобождение, «моя судьба» вытаскивает другую не менее важную бумагу, с тем же гербом, в виньетке тех же букв: «СССР, СССР, СССР», и зачитывает: «Такой-то (имярек) задерживается в исправительно-трудовых лагерях в качестве заключенного до окончания Великой Отечественной войны». Под бумагой следуют подписи тех же государственных мужей, ныне известных всей стране и как государственные преступники
— Почему вы молчите, гражданин начальник? Вы не верите, что меня освободят? Говорите, не молчите.
Он с иронией посмотрел на меня.
— Твое освобождение от меня не зависит, ты же знаешь!..
— Я знаю. Но кого назначить хлеборезом — зависит от вас.
— Вот я и назначаю тебя.
— Но я никогда этим делом не занимался и не хочу заниматься. Честно говоря — все хлеборезы жулики!
— Я не спрашиваю тебя, хочешь или нет! Я приказываю.
— Приказываете стать жуликом? Неужели нельзя найти другого кого-нибудь?
— Кого? Не видишь, кто в лагере находится?
— Вижу.
Я посмотрел на Габдракипова, в надежде найти у него понимание.
— Соглашайся, Жженов! Прошу тебя, — сказал Габдракипов.
— Влипну я с этим хлебом, гражданин начальник! — упорствовал я. — Не умею я торговать, поверьте… Мало вам одного растратчика, что ли?
— Как только найду подходящего человека — заменю. Но сейчас такого нет!.. — Лебедев перешел с начальственного тона на простой, человеческий. Нельзя дальше держать лагерь голодным. Не видишь, что делается? Меня интересует, будет ли порядок?
Он замолчал, как бы раздумывая, стоит ли сказать мне еще что-то, и, решив, что стоит, неожиданно выпалил:
— Запрос на тебя пришел из Усть-Омчуга. Так что не советую ссориться со мной, артист!..
— Это серьезно, гражданин начальник?.. Вы не шутите? Из культбригады, да? — обрадовался я.
— Не шучу. Так что, будет порядок? Он точно рассчитал, чем можно сломить мое сопротивление.
— Обещаю, что «комбинаций» с хлебом не будет. А будет ли порядок, не знаю, не уверен. В этом деле я младенец, учтите это.
— Ладно, учту. Иди принимай хлеб и торгуй, младенец.
Вот так я стал хлеборезом.
Получил место, за которое другие дрались, интриговали и давали взятки… Не меньше, чем теперь дают за место в пивном ларьке или на бензоколонке.
Получил место, позволяющее извлекать при желании личную выгоду, стать чуть ли не самым влиятельным придурком — единоличным распорядителем основного жизненного продукта — хлеба!
Хлеб — валюта! Единственная в условиях штрафного лагеря. Даже золото отошло на второй план.
