— Подождать? — траурно переспрашивает мистер Бодли. — Ждать я могу хоть целую вечность. Не следовало мне приходить сюда. Мне следовало лежать дома, в постели. Или в могиле. Разгульные денечки мои закончились.
— О, не говорите так, сэр. Пойдемте, взглянем, чем мы сможем вам угодить.
И миссис Тремейн проводит его в гостиную, на полу которой сидят две молодые женщины, босые, в одном нательном белье. Белые нижние юбки растеклись вокруг них, точно лужицы, соприкасаясь краями. Распущенные корсеты свисают, поблескивая застежками, с их голых плеч. Зачесанные кверху волосы растрепаны. От женщин исходит запашок выдохшихся духов, мыла и земляники (покрытая красными пятнами пустая соломенная корзиночка лежит, отброшенная, в углу, указывая, что завтрак свой они приобрели на ближайшем уличном углу). Утренний свет лишает их эротического обаяния, сообщая девушкам вид самый домашний, почти щенячий.
Девушка Помер Один бледна и веснушчата, Бодли смутно припоминает, что как-то раз попробовал ее. Девушка Номер Два ему не знакома — это азиатка с миндалевидными глазами и лоснистыми черными волосами.
— Познакомьтесь с нашей новенькой, мистер Бодли, — говорит миссис Тремейн. — Она из Малакки. Зовут ее Панг или Пинг, но мы дали ей имя Лили. Встань, Лили, поздоровайся с джентльменом.
Девушка Номер Один подпихивает Лили локтем, и та, неловко поднявшись на ноги, приседает в реверансе. Росту в ней от силы метра полтора, но красива она необычайно.
— Еба-еба, сэр, — весело произносит она. — Еба.
— Мы учим ее английскому, сэр, — говорит Девушка Номер Один, — начиная со слов самых необходимых.
Лили вновь приседает в реверансе:
— Еба-еба, сэр. Еба-еба проеба.
— Очаровательно, — говорит мистер Бодли.
— Еба-еба попа-попа дупа.
Девушка Номер Один усмехается, дергает Лили за юбку, показывая ей, что можно сесть.
— Времени для учебы у нас остается мало, сэр. Но она исполнена рвения.
Мистер Бодли кивает, затем, театрально обратив лицо к тяжелой занавеси окна, выпячивает челюсть.
— Рвение хорошеньких дев, новизна иноземной плоти, аромат земляники — все это утратило для меня какое-либо значение.
— О Боже, — произносит миссис Тремейн. — Неужто все так плохо?
— Хуже, хуже, — вздыхает мистер Бодли, присаживаясь на подлокотник покойного кресла и укладывая ладони на колени. Безутешный взгляд мистера Бодли устремлен на персидский ковер, лежащий под его лакированными штиблетами. — В этом доме угасла свеча моей мужественности.
