Тетка Розамунда сквозь зубы, с потугой на ласку называла меня зверенышем, но против возни с отпрысками соседей не возражала, искреннее надеясь, как я позже услышала из разговора, что однажды найду среди них мужа. Ибо больше негде. Ни манер, ни грации, ни слуха у меня нет, на пианино не играю ибо это пытка не только для учителя музыки и меня, но и для всех, услышавших это домашних. Петь тоже не могу, вышиваю мерзко, и никаких особых талантов у меня нет. И к совершеннолетию так и не появилось. Кроме приданого, но край у нас богатый и к сожалению не только на приданое смотрят.
Кроме меня и Миары в семье жила еще одна девочка, то ли племянница, то ли сводная падчерица, дочь ее покойного муженька от другого брака. То ли очень дальняя родственница, я никогда не спрашивала точно. Единственное, что я знала, что ее мать или бабка не чуралась колдовства, вела дела со всякими волшебными духами, вроде фейри, эльфов, домовых, сил природы, но была настолько хороша собой, что на это всегда плевали. Впрочем, это мужчины плевали, все особи женского пола любого возраста, находясь рядом с ней исходили желчью и ревностью, потому как она была настолько прекрасна, что даже самую первую красавицу могла заставить себя почувствовать последней уродиной. Не знаю, унаследовала ли это Сенди. Сколько ее помню, она всегда носилась по дому, помогая слугам, копаясь с обедом, убирая, стирая, всегда растрепанная, чумазая, в старых обносках и стоптанных башмаках с нелепыми полосатыми чулками, то и дело выглядывающими из-под мятого подола юбки. Тетка Розамунда держала ее в черном теле, прозорливо предполагая, что когда та вырастет и расцветет, то может составить убийственную конкуренцию ее дочери, как и ее мать. Но на улицу не выставляла и даже подкидывала деньжат на праздники, но никогда не позволяла носить красивую одежду или делать прическу. «Хватит с тебя и этого», – всегда говорила она. По каким-то своим меркам, тетка пожалуй была даже великодушна. С Сенди я почти никогда не говорила, да и о чем поговорить с девчонкой, которая постоянно возится на кухне и может болтать только о цене на рынке за картошку. Она всегда была болезненно застенчива, вечерами я видела, как она читала какие-то книги из библиотеки, пару раз натыкалась на нее там. И часто мечтательно пялилась в окно. В такие времена она напоминала сказочного лесного эльфа, в этой своей странной ободранной одежде и с распущенными, слегка лохматыми волосами. Разносчики и поварята были от нее без ума. Но она их игнорировала, как говорили, ждала своего принца. Ну или хоть графа. Странно, откуда она только этой чуши поднабралась, на ней же без приданого, ни один приличный лорд не женится. Лучше бы выбрала торговца побогаче и покрасивее, вышла бы за него, в собственном доме хозяйкой стала, сейчас торговцы настолько богатые, что состоянием с папенькой могут померяться. А Сенди все от подарков отворачивается, да опять мечтательно в окно пялится, графа ждет. Впрочем, в романтических книжках и не такое случалось, только я больше с недоумением морщилась, читая такой конец, чем от восхищения падала с дерева. В тринадцать лет, когда не пришел никто добрый и волшебный и не спас мою матушку, я перестала верить в сказки. Их нет. Есть самая обычная, ровно накатанная обыденность.
