— Скажи, а ты когда узнала про свадьбу? — спросил, провожая ее до общежития.
— Два… нет, почти три месяца назад. А что?
— Ну, хорошо, что не сказала мне об этом завтра, или в субботу после обеда.
Сердиться я даже не думал. Во-первых, я любил ее, а во-вторых, она была китаянкой. Во многом не очень типичной, но все же — китаянкой. Как принято делать тут дела, я уже давно был в курсе. Студенты, которых я за неделю до экзамена спрашивал, нет ли у них вопросов по пройденному материалу, отнекивались и отмалчивались, но зато в воскресенье утром, часов в семь, начинали звонить и вовсю задавать вопросы, потому что завтра — понедельник, экзамен. Проверить перевод коллеги-китайцы меня просили исключительно «сейчас и срочно», потому что их уже где-то с нетерпением ждут. При этом даже не спрашивали, есть ли у меня время прямо «сейчас» и никогда заранее не предупреждали о возможной работе. Спрашивать китайца в январе о планах на апрель — бесполезно. Для него это так далеко, что попросту не существует. Вот в конце марта — другое дело. О будущем китайцы имеют представление, схожее с детьми лет трех-четырех: завтра — относительно понятно, значит «не сейчас»; послезавтра — что-то неясное, расплывчатое и далекое; ну а «на следующей неделе» означает «в дальнем неизвестном будущем», о котором нечего и думать.
Суббота.
Я стоял на главной площади кампуса, возле памятника Мао.
Сказать, что я волновался, — ничего не сказать. Ведь за мной на черном «пассате» заехал не кто иной, как отец Ли Мэй. Улыбчивый мужик лет пятидесяти, с ежиком седоватых волос, низенький, коренастый, морщинистый, в строгом костюме. Вышел из машины, пожал руку, открыл переднюю дверцу. Сзади сидела Ли Мэй и ее мама. Обе приветливо мне помахали.
Стесняясь и потея, я сел вполоборота к ним. Машина покатила к выездным воротам кампуса.
Родители Ли Мэй по-английски не говорили. Мама — красивая, худощавая, с короткой прической, в синем платье с открытыми руками, через дочку расспрашивала меня о всякой ерунде. Типичные светские вопросы лаоваю: как ему город, кухня, погода… Ли Мэй хихикала над моими вымученными ответами и явным стеснением. Отец, не отрываясь от дороги — мы ехали по эстакаде в плотном субботнем потоке, кивал и улыбался.
— Вы с мамой очень похожи, — сказал я. — Скажи папе, что женщины в его семье очень красивые.
Ли Мэй перевела.
Мама засмеялась, как смеялась сама Ли Мэй. Отец улыбнулся, от глаз его разбежались темные, похожие на царапины, морщины.
