— Но ведь мы увидимся. Я два дня буду занята, а на выходных — полностью твоя!
Светлая радость мягко стукнула в сердце, прошлась по нему, разогнав тени прошлого.
«Полностью твоя».
Какие эскалаторы?.. Нам, влюбленным, постелены все земные поля. Чтобы петь — во сне и наяву.
Я дышу. Я живу. Я люблю.
Раздались трели свистков — смотрители станции, пожилые дядьки в серой форме с повязками на рукавах, предупреждали о прибытии поезда…
…Вечерний кампус порадовал малолюдностью. Лишь на площади перед входом, как всегда, шла суета: раздвигали толпу желтые, зеленые, красные такси, копались в лотках с дисками студенты, суетились охранники.
Мы дошагали до середины кампуса.
Едва различимо серел монумент Мао.
— У нас было прекрасное свидание… — Ли Мэй прижалась губами к моему плечу, голос ее звучал глухо. — Я так волновалась утром…
Знала бы она, как волновался я…
— Жаль, что уже пора. Общежитие закрывают в одиннадцать.
— Еще куча времени!
Я взглянул на часы.
— Оно пролетит, я не замечу и опоздаю. И меня не впустят до утра.
Я решился.
— Хочешь, пойдем ко мне.
Она не ответила, но я почувствовал, как напряглись ее плечи, и застыла спина.
— Извини… — дернула она ремешок своей сумочки. — Мне действительно пора.
Аккуратно высвободилась и торопливо, почти бегом, скрылась в боковой, едва освещенной аллее.
Я догнал ее, осторожно тронул за руку.
— Извини… Я не то имел в виду…
В темноте я почти не видел ее лица.
— Ну что ты, все в порядке. Я просто не могу привыкнуть…
Она подалась ко мне.
Под звон комаров и мерное поскрипывание какого-то ночного жука мы процеловались минут пять.
— Все, я побежала! — снова вывернулась она из моих рук. — Во ай ни.
— Во ай ни.
Стук каблучков…
Я остался в темноте один.
Огляделся.
Влажный мрак и тишина, если не считать скрипучих трелей.
Возле моего лица плавно покачивалась черная лапа невысокой пальмы. Задрав голову, я увидел зубчатую гряду макушек кипарисов и беззвездное небо.
Пахло чуть застоявшейся водой.
«Темные аллеи какие-то…»
Щелкнул зажигалкой, сделав пламя посильнее.
Осветился лишь пятачок под ногами, я даже разглядел рисунок на плитах — две птицы, не то цапли, не то журавли, сплелись в круг наподобие символа «инь-ян».
Зажигалка моя раскалилась, обожгла пальцы. Огонек погас. Темнота вокруг стала совсем непроглядной.
В субботу утром я занимался в пустом по случаю выходного дня спортзале. Чуть позже набежит народ, займет беговые дорожки, рассядется по скамьям для жимов — попивать чай и болтать. Заиграет умиротворяющая музыка, тягучая и сладкая китайская попса, и занимающиеся начнут с удовольствием подпевать на весь зал тонкими голосами. Пока же было мое время, и я старался не терять его даром. Нанизывал на гриф штанги пахучие, прорезиненные «блины» — красные двадцатипятки, желтые двадцатки, синие пятнашки. Укладывался на скамью. Проводил ладонями по шероховатому грифу. Выжимал раз за разом, чувствуя бушевавшую во мне волну силы и радости.
