— Перестань.
Инна смеется и, сложив ладони, дурашливо кивает:
— Да, моя господина!
— Я серьезно.
Молчание.
Едем без музыки, и то хорошо.
Натужно повизгивают, елозя по треснувшему стеклу, резиновые «дворники».
Сыро, сыро в городе всем. В домах, машинах, магазинах, пивных… Отсырела душа блядского города, плесенью изошла… Да, я здорово пьян, похоже…
Инна отстраняется и утыкается в замызганное окно. За стеклом плывут пятна фонарей и нечастых встречных машин.
Кладу руку ей на колено.
На Варшавском напротив «Шалома» разворачиваемся через две сплошные и катим в сторону развилки.
— Там после моста «кирпич» висит, нам как раз туда, под него, — объясняю.
— А, «платный поворот», — кивает водила. — Знаю, тормознули гаишники меня там однажды…
— Сейчас нет никого, не бойся.
Я бы охотнее поговорил с Инкой, чем с водилой. Но она молчит и никак не реагирует на мою руку. Лишь когда я пытаюсь поднырнуть ладонью под полу плаща, не оборачиваясь, возвращает руку на место.
Сворачиваем на Хлебозаводский. Показываю, где тормознуть. Расплачиваюсь.
— Бари гишер! — говорит мне армянин.
— Луйс бари! — отвечаю. — Спокойной ночи.
Пока я вожусь с домофоном, Инна, глядя вслед отъезжающей «шестерке», хмыкает:
— Ты бы лучше китайский учил…
— Понимаешь, не было у нас в части китайцев. Ары были, азера были, даги были. А китайцы — нет. Еще скучно было, времени много. Зато когда я на тебе женился — скучать больше не пришлось.
Ее лицо каменеет.
— Ты что этим сказать хочешь?
Открываю дверь:
— «Велкам» хочу сказать. Добро пожаловать. Кстати, по-китайски — «хуаньин-гуаньин!» будет.
— Ты-то откуда знаешь?
— У меня группа китайская сейчас. Научили.
В лифте едем молча.
Дверь моей квартиры самая обычная, деревяшка. Бабушка умерла весной, летом квартира пустовала, сейчас вот я переехал.
Инна разглядывает интерьер.
— Ну, если сделаешь ремонт… Хотя, зная тебя…
— Проходи, можешь не разуваться. Тапок все равно нет. Вон туда, в большую комнату.
…Ремонт? Какой, в жопу, ремонт…
Стягивая туфли, хмыкает:
— Да уж… Большая…
— Какая есть.
— Тапочки у тебя хоть имеются?
— Я ж говорил — можешь так… Или возьми мои, я в носках.
Не о том, не о том говорим. Какие, на хер, тапочки…
— Ты проходи, я чайник поставлю.
Кухня засрана до предела.
Голая лампочка. Мертвый блеск пустых бутылок — предательской шеренгой, вдоль стены.
Мусорное ведро у плиты — опрокинутое, с вывалившимися упаковками из-под «доширака», консервными банками и пакетами — словно проблевалось.
Холодильник «ЗиЛ» с автомобильной ручкой, потянуть и нажать, чтобы открыть дверцу. Отец говорил как-то, что этот агрегат покупали еще до полета Гагарина, лет сорок назад. И ведь работает до сих пор.
