Может быть, то, что мы не являемся бесплотными и бесполыми существами неправильно, но так распорядилась природа. Что дурного в исполнении предначертанного? Может ли землянин, живущий в оковах, налагаемых обществом, не завидовать жителям Гора? Горианцам по наивности и простоте не приходит в голову задуматься об этическом содержании естественных желаний. Пожалуй, вздумай кто-то заговорить об этом, его бы не поняли или сочли умалишенным. Считая, что жажду следует утолять, а не пестовать и лелеять, горианцы избавляют себя от некоторых эксцентрических неврозов.
Как я жалел тех, кому приходилось публично декларировать свою приверженность подобным вздорным доктринам! Увы, в извращенном мире подлинная отвага есть великая редкость.
— А еще я узнала, — продолжила Пегги, — что мужчины, то есть настоящие мужчины, горианцы, — прирожденные господа.
— Оближи и поцелуй меня, — приказал я.
— Облизать и поцеловать?
— Живо!
— Слушаюсь, господин, — сказала Пегги.
— У тебя это хорошо получается.
— Тасдрон научил меня этому, — призналась она с дрожью в голосе.
Я улыбнулся, представляя себе процесс обучения. Если у Пегги что-то не получалось, она трепетала, ибо знала: господин волен не только выпороть ее, но и скормить голодному слину. В таких условиях девушки учатся быстро и старательно.
Я хмыкнул.
— Доволен ли господин? — спросила рабыня.
— Вполне, — сказал я.
— Пегги счастлива это слышать.
— Заканчивай свое дело, — велел я.
— Слушаюсь, господин.
Ее голова покоилась на моем бедре, а моя рука сначала блуждала в ее волосах, а потом, спустившись на шею, нащупала тонкий стальной ошейник.
Пегги коснулась губами моего бедра, и я ощутил тепло ее дыхания, горячее прикосновение губ и языка. Она страстно поцеловала мою плоть и снова вытянулась рядом со мной, сказав при этом:
— Я сумела убедить тебя в своей рабской сущности.
— Откуда ты знаешь? — спросил я.
— Ты владел и повелевал мною так естественно, небрежно и бездумно, как если бы на моем месте оказалась любая местная уроженка в ошейнике. Это позволило мне понять, что ты позабыл о моем земном происхождении и стал относиться ко мне только как к рабыне.
— Понятно.
— Теперь ты видишь, что я точно такая же, как и все прочие рабыни, обязанные повиноваться, ублажать и доставлять удовольствие.
— А сама ты довольна?
— Да, господин, довольна и счастлива, как была бы довольна и счастлива любая женщина, оказавшись во власти такого мужчины, как ты.
— Мне пора уходить, — сказал я.
