— Нет, — сказал я.
— Откуда же господин знает английский язык? — спросила она.
— Это мой родной язык, — ответил я. — Меня привезли на Гор в общем-то случайно, тоже в качестве раба. Но я стал свободным.
— Господин говорит это нарочно, чтобы поиздеваться над несчастной рабыней?
— В чем тут издевательство? — не понял я.
Пегги рассмеялась:
— Не жди, чтобы я поверила, будто господин тоже с Земли. Я не такая уж дурочка.
— Но я действительно с Земли.
— Если господину угодно потешаться над жалкой рабыней…
— Почему ты мне не веришь? — Мужчины с Земли не такие, как господин. Они сострадательны и слабы, а ты властен и суров. Кроме того, ты смотришь на меня как на рабыню. Именно так смотрят настоящие горианцы.
Я улыбнулся.
— Мужчины Гора, — продолжила Пегги, — натуры сильные и цельные, последовательные и гордые. Они не терзаются сомнениями, ибо убеждены в том, что мужчинам самой природой предначертано повелевать и покорять, а женщинам — смиренно служить своим господам. Настоящие женщины есть только там, где есть настоящие мужчины.
— Как смеешь ты рассуждать об этом, рабыня, прикованная к стене в алькове питейного заведения? — усмехнулся я.
— Я женщина, — с улыбкой ответила Пегги. — Мы маленькие, слабые, нежные, и нам предначертано покоряться, любить и служить. Служить бескорыстно, не рассчитывая на награду. Нам необходимы господа, которые властвовали бы над нами. Первое, что мы видим, попав на Гор, — это плеть в руке безжалостного повелителя, который не потерпит вздорных капризов, которыми мы изводили мужчин на Земле. Что же удивительного в том, что мы преданно любим тех, кому принадлежим полностью?
— Но я действительно землянин!
— В это невозможно поверить.
Я пожал плечами.
— Взгляни на меня, господин, — продолжала она, покраснев. — Кого ты видишь перед собою? Поруганную женщину, которую нужно немедленно освободить, или рабыню, привязанную по прихоти мужчины и для его удовольствия?
— Конечно рабыню.
— Вот именно, — улыбнулась Пегги, — ты смотришь на жизнь как мужчина с планеты Гор.
— Ну а ты кем видишь себя? — спросил я. — Поруганной женщиной, жаждущей освобождения, или рабыней, трепетно ждущей, когда господину будет угодно сделать с ней то, что ему заблагорассудится?
— Конечно рабыней, беспомощной, ничтожной рабыней, мечтающей лишь понравиться господину и доставить ему удовольствие.
— А не хочешь ли ты обрести свободу?
Пегги рассмеялась.
— Для такой женщины, как я, свободы на Горе не существует.
