— Еще как могу.
— Пожалуйста, не уходи! Не уходи, даже не прикоснувшись ко мне!
— Ты просишь меня овладеть тобой?
— Да!
— Умоляешь?
— Умоляю!
— Как рабыня?
— Да! Да! Я умоляю тебя как рабыня!
— Но рабыня гораздо ниже обычной шлюхи, вроде вон той, — я указал на блондинку. — Ты готова признать себя и шлюхой, и рабыней?
— Я готова на все! Я умоляю тебя. Умоляю как шлюха и как рабыня!
Я медленно подошел к топчану, и Тайма подняла на меня испуганные глаза. Манипулируя рычагами, я широко раздвинул ей ноги, покачал головой и раздвинул их еще шире, дюйма на четыре.
А потом овладел ею.
— Встань на колени, вот здесь!
Я указал леди Джине место на соломенной подстилке, у стены трапезной палатки, между другими парочками.
Преклонив колени и подняв на меня глаза, она произнесла:
— Ты первый мужчина, который позвал меня на солому.
— Полагаешь, это из-за твоей непривлекательности?
— А из-за чего нее еще?
— Для многих мужчин ты была более чем привлекательна.
— Мало ли что было раньше! Сейчас я — обнаженная, закованная в цепи пленница и, если будет угодно мужчинам Ара, скоро получу клеймо рабыни. Я прислуживала за твоим столиком, подавала тебе еду и напитки, а теперь прошу лишь не оскорблять меня и не мучить.
— За столиком ты прислуживала хорошо, — заметил я.
— Я не хочу, чтобы меня избили, а то и убили, — ответила Джина.
— Ага, значит, ты умеешь учиться. Как, впрочем, и учить. Меня, например, ты многому научила.
— А теперь, — она улыбнулась, — ты собираешься поучить кое-чему свою учительницу?
— Может быть, — усмехнулся я.
— Признаюсь, — сказала Джина, — я никогда не испытывала чувств, свойственных нормальной женщине.
— Ложись! — приказал я.
— Повинуюсь.
Она подняла глаза.
— Ты, кажется, не сердишься на меня?
— Нет, не сержусь, — ответил я, присев на солому рядом с ней. — Эй, сторож! Дай-ка мне ключи от кандалов этой шлюхи.
Он подошел на мой оклик и подал ключ, с помощью которого я разомкнул браслет кандалов на правой лодыжке Джины, на левой же цепь осталась. После чего вернул ключ сторожу.
— Похоже, — заметил я, — этого малого моя просьба не удивила и не насторожила.
— Нет, не удивила, — растерянно согласилась она.
— Значит, — заметил я, — желание мужчины освободить твои ноги не столь уж нелепо.
Джина воззрилась на меня с испугом.
— Помни, — сказал я ей, — теперь у тебя нет ни хлыста, ни цепей, ни черного кожаного облачения, символизирующего твою власть.
— Да, — прошептала моя бывшая дрессировщица, — ничего этого у меня нет.
