— Вы доставили в Вену на своем «штайере» двух членов подпольной организации Сопротивления — Мари Клекнер и часового мастера Кернау, — резко отчеканил Эйхенау. — Он-то и выдавал себя за «отца» фрейлейн Клекнер. В багажнике вашей машины был ящик, в котором преступники спрятали, быть может, взрывчатку, оружие, печатный станок, гектограф, типографский шрифт или — не исключено — даже похищенный ими бюст Ленина.
Обер-лейтенант заметил, как изменилось, посерело лицо инженера, но истолковал это по-своему, надеясь все новыми и новыми подробностями гестаповской слежки бросить строптивого майора на лопатки.
— Во дворе дома номер восемнадцать этот ящик был перенесен с помощью других подпольщиков в кузов грузовика и вывезен из Вены в неизвестном пока направлении.
— Что вы от меня хотите? Я ничего не знаю. Мы действительно поехали с моей невестой в Вену, провести вечер в Гринциге. Ее отца (Бломберг не хотел отказываться от первоначальной версии подпольщиков) по ее просьбе я просто подбросил в Вену по пути. В ящике же находился станок для его часовой мастерской. Вот и все…
Бломберг устало опустился на стул и на мгновение закрыл лицо ладонью.
— Мы охотно допускаем, дорогой Бломберг, — Ратенау неожиданно перешел на фамильярный, дружелюбный тон, — что вы стали жертвой циничного, расчетливого обмана, так сказать, слепым орудием в руках врагов рейха. Подпольщики бессовестно злоупотребили вашим чувством, страстной любовью к Мари Клекнер, ради осуществления своих преступных целей.
Речь коммерческого директора доходила до сознания Бломберга словно издалека, будто его отделяла стеклянная стена. Теперь Бломберг понял все до конца. «…Ты поступила правильно, Мари. Вы словно предугадали, что возникнет такая опасная ситуация, когда излишняя осведомленность могла бы привести к роковым последствиям. И ты, и Кернау выполнили свою задачу! Ошибку допустил я, не предупредив тебя заранее и откровенно об этой гестаповской слежке… Прости меня, родная…»
— Вы еще можете, Бломберг, искупить свою вину и смыть позорное пятно с мундира офицера фюрера, — быстро заговорил Эйхенау.
Бломберг вовремя погасил вспыхнувшую было в его глазах откровенную ненависть. Он не имел права упускать свой последний шанс спасти от грозной опасности Мари.
— Каким же образом я это смогу сделать? — сокрушенно развел руками Бломберг. Всем своим видом он сейчас подчеркивал охватившее его «отчаяние».
— О, вам, господин майор, не придется менять привычного образа жизни, — снова стал любезным Эйхенау. — Все остается по-прежнему. Хотите — женитесь на Мари. Она действительно очень красива! О нашем разговоре ведь никто, кроме господина Ратенау и гестапо, не будет знать. А гестапо умеет держать язык за зубами!
